Если продержится так, завтра, возможно, улетаю на прииск Покровский, а там к начальному пункту нашей работы – к Верх-Гутарам».
Алеша вылетел в Саяны и вскоре был уже в Верх-Гутарах. А Кошурников все сидел в Новосибирске. Не было обуви. Он писал другу: «Сколько еще просижу здесь – неизвестно. Главное, что не могу поехать без сапог, на остальное бы наплевал».
Сейчас, может быть, смешно, что такая важная экспедиция задерживалась из-за пустяков. Но мы, наверное, подзабыли войну и не учитываем, что победы на фронте давались дорогой ценой, что железный режим экономии пронизывал тогда все закоулки сложного народного хозяйства, касался каждого человека. Это было время, когда в столовые ходили со своими ложками, в гости – со своим хлебом, когда иждивенец получал на день триста граммов хлеба, да и тот был с примесью картошки, проса и еще каких-то остьев, которые царапали горло. Сахар тогда был желтый, крупнозернистый, а его месячная норма уничтожалась, бывало, за один присест, промтоварные карточки не всегда отоваривались, и на толкучих базарчиках платили бешеные деньги за коробку спичек, обмылок, стакан соли. Нелегко доставалось тогда лесным бродягам – изыскателям и геологам. Не секрет, что нередко приходилось им отправляться в тайгу в обуви на деревянном ходу.
Перед отъездом Кошурников получил письмо от отца, который тоже уехал из Новосибирска на восток, – неугомонный старик подрядился спроектировать подъездные пути к какому-то эвакуированному заводу. «Сын! – писал он. – Я узнал, что ты идешь в Саяны. Интереснейшее задание! Надеюсь, не подкачаешь. Смотри, будь мужиком! Что я еще хотел тебе сказать? Да! В Ачинске у дежурного по станции я оставил для тебя свой спальный мешок, по пути заберешь. Хотя ему много лет, однако он еще крепкий, на теплом собачьем меху. Больше нечем помочь, извини».
Оставив Костю Стофато заканчивать дела, Кошурников наконец выехал. В Ачинске он отстал от поезда, чтобы взять отцовский подарок, а через день был уже в Нижнеудинске. Здесь он продолжил дневник, который начал вести в поезде.
«17 сентября
Приехал в 6 часов утра. Сразу задержала милиция для выяснения личности – шел по путям. В Нижнеудинской изыскательской партии полная бесхозяйственность. Нужно будет наладить дело. Исключительно плохо с питанием. Совершенно не использованы резервы местного снабжения. Имеется рудоуправление (завтра зайду к ним), у них свое хозяйство, есть на Бирюсе база. С ними никто из изыскателей не познакомился, в райкоме, в райисполкоме никто не был – игнорируют местные власти и партийную организацию. Так далеко не уедешь.
Был у секретаря райкома, у него застал председателя райисполкома; в короткой беседе обрисовал цель и назначение нашей дороги. Очень заинтересовались, обещали помогать. Получил для партии бумажку за подписью председателя райисполкома к местным организациям об оказании помощи рабсилой, транспортом, жильем и пр.
Проживу здесь дней пять-шесть, оживлю их работу, иначе нельзя. Они технически неверно приступили к работе. Вместо рекогносцировочного обследования железной дороги на Бирюсу занялись трассированием подхода к Нижнеудинску. Если бы не приехал сюда, провал работы партии № 1 был бы неизбежен.
Выяснил, что получение пропуска Стофато связано с большими трудностями, нужно запрашивать Иркутск. Дал телеграмму оформить его в Новосибирске. Вероятно, он приедет дней через шесть. Уеду без него – пусть догоняет.
Получил от Журавлева письмо из Верх-Гутар. За партию № 2 спокоен: работу сделают. Хорошие, надежные люди. Нужно помочь им только своим вниманием и присутствием. Дал телеграмму, что нахожусь в Нижнеудинске и скоро еду к ним. Будут хорошо работать».
Но телеграмма не застала Алешу, он выехал к Володе Козлову в партию № 2, которая работала на Салаирском хребте Агульских белков. Изыскатели этой партии уже подходили трассой к перевалу. Им надо было выяснить важнейший вопрос: как высоко лежит перевальное седло, можно ли бить сквозь хребет тоннель.
«18 сентября
Был в Госбанке, получил перевод на 5000 рублей. Очень приветливо встретил меня управляющий. Большой патриот Нижнеудинска. По-детски наивно упрашивает меня дать выход железной дороге именно на Нижнеудинск, а не на Тайшет. В Верх-Гутары директору Саянского соболиного заповедника Громову написал рекомендательное письмо с просьбой оказать мне содействие».
«25 сентября
Больше недели просидел в Нижнеудинске. Настроение вообще скверное, основная причина – волокита с пропуском Стофато. Из-за нее может сорваться поездка по Казыру. Очень плохо, что время идет и наступают холода. По замерзающей реке не поеду – слишком большой риск. Написал об этом жене – она-то будет рада…»
Послал он письмо и сыну Женьке. Парнишка ходил только в пятый класс, но Кошурников уже разговаривал с ним как со взрослым: «Поздравляю с днем рождения. Теперь ты уже, можно сказать, мужик. Я задержался в Нижнеудинске. Завтра утром вылетаю самолетом на Покровский прииск. В Саянах постараюсь купить тебе на зиму унты и Нинке тоже. Если задержусь, то, возможно, вернусь назад. Будь умником. Отец».
Надежда Андреевна ответила: «Хорошо, если бы ты вернулся. Правда, ты мечтал об изысканиях в Саянах, говорил, что раз в жизни такое выпадает. Но я бы не беспокоилась, что ты там замерзнешь, и была бы только рада…»
Но будет ли рад он? И как это не поехать? Ведь экспедиция могла на год раньше определить направление важнейшей сибирской магистрали! На Тайшет пойдет дорога от Абакана или на Нижнеудинск? Последний вариант был очень привлекательным – более короткая трасса долго шла вдоль Казыра, который тысячелетия прокладывал себе путь в горах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164