Видно было, что мэтр времени даром не терял. Потом они с визгом разбежались и уселись на землю перед первым рядом скамеек.
Теперь на площадь вышла колонна охотников человек в сто, одетых примерно как те двое марабу, в замшевые костюмы из шкур антилоп, расшитых бисером и бахромой, в кожаных и замшевых шляпах, мокасинах или сапогах, увешанные патронташами, пороховницами, ножами и шпагами, с ружьями разной степени антикварности в руках, от кремневых мушкетов до ижевских одностволок. Поравнявшись с трибуной, они поднимали свои ружья и палили в воздух, перезаряжали и палили снова. Поднялась оглушительная стрельба, дополненная визгом и криком детей. Длинные струи дыма вылетали из ружейных стволов, как в фильмах Бондарчука, крепко запахло дымным порохом, повсюду летали горящие бумажные пыжи. Андрей подумал, что еще недавно охота здесь была массовым занятием, если охотничий костьюм есть в каждой семье.Среди стрелков оказалось много участковых рабочих, они приветственно махали ему, явно радуясь, что он их узнает. Многие выполняли какие-то строевые артикулы, возможно, они изображали не просто охотников, а что-то вроде войска. Андрей вспомнил, что именно в этих местах воевал легендарный Самори, вошедший во все африканские учебники истории как самый героический пример антиколониального сопротивления. В конце девятнадцатого века Самори почти двадцать лет воевал с наступающими французами, получив у них прозвище «африканский Наполеон». Разумеется, он понятия не имел об африканской независимости или европейском колониализме. Просто он сколотил свою империю как раз тогда, когда европейцы начали делить Африку, и он защищал свои владения от французов, как от любых других врагов и соседей.
Отстрелявшись, охотники расселись на свободных скамьях, а на площадку выкатилась обычная грузовая двухколесная тележка, запряженная парой осликов. На тележке мальчик с ружьем и несколько малолетних красавиц что-то изображали, но аллегорический смысл представления ускользнул от Андрея. Напуганные шумом толпы ослики упирались и шли не туда, пока, наконец, общими усилиями их не вытолкнули с площадки. Теперь в центр толпы колонной, один за другим, приплясывающим шагом вышли несколько женских, так сказать, фольклорных коллективов. Андрею объяснили, что они представляют разные кварталы деревни и соревнуются друг с другом. Одетые явно в специальные наряды для выступления, женщины пели и плясали без всякого смущения, почти профессионально и с явным удовольствием. Когда все группы отплясавшись, заняли свои места на скамейках, тамтамы загрохотали еще громче, и на площади начался ритуальный танец: двое в масках и на ходулях, вдетых в длинные штанины костюмов, двое нормального роста в масках и каких-то ветках и шкурах, и вокруг толпа просто танцоров. Ходули опасно наклонялись, размахивая длинными ногами, маски подпрыгивали и бросались на просто танцоров, стараясь их схватить и, вероятно, съесть, те с визгом и прыжками спасались. Затем было объявлено, что официальная часть праздника закончена, но народ и не думал расходиться, наоборот, дети отовсюду хлынули на площадь и присоединились к танцующим. Андрей еще с удовольствием потолкался в толпе, прежде чем уйти. Народ на улице ему улыбался, многие девушки вполне многообещающе, за весь день он не увидел ни одного пьяного, ни одной драки или ссоры.

РАЗГОВОРЫ МЕЖДУ УМНЫМИ ЛЮДЬМИ

После праздника трудовая жизнь продолжалась, и для Адрея она становилась все легче. Все больше проблем трудящиеся могли решать сами, без его участия. По ночам теперь работали только промывочные приборы и подающие бульдозеры, поскольку дневная смена успевала навозить песков и на ночь тоже. Воды тоже хватало, за сезон дождей ее накопилось в котлованах старого полигона достаточно. Приборы, во избежание соблазна, были защищены решетками и замками, и по ночам Андрей мог спокойно спать. У него появилась такая роскошь, как свободное время и даже целые свободные дни. Производством занимался Николай, а с разного рода посетителями разбирался Кулибали.
Участок, как и деревня, и множество других деревень, и город, находился на обширной равнине, по ней же текла река и проходили дороги. Далеко на севере равнина плавно переходила в пустыню, на западе и на юге уходила в соседние страны, а на востоке, не так уж далеко от участка, упиралась в подножие огромного каменного обрыва. Этот обрыв, тянущийся на сотни километров, ограничивал обширное скалистое плато, занимавшего половину Сонгая. Андрей полюбил уходить туда на прогулки. Затратив час-полтора на подьем по хаосу каменных глыб и узким щелям в каменной стене, он попадал в совершенно другой мир. Здесь, наверху, солнце светило еще ярче, но жарко не было и всегда дул ветерок. Здесь не было почвы, только твердые скалы, разных цветов и оттенков, прочные каменные пласты, из которых вода и ветер вырезали причудливые скульптуры. Ходить по гладким каменным плитам было так же легко, как по городским лестницам и тротуарам.На камнях росли необыкновенные растения, совсем не похожие на те, что внизу, – разные кактусы, алоэ, щучьи хвосты, многие из них Андрей помнил растущими в горшках на российских подоконниках. Особенно сказочным пейзаж выглядел в разгар сезона дождей, как натуральные сады Черномора из «Руслана и Людмилы».
Отмытые от пыли скалы сверкали яркими красками, в маленьких извилистых каменных ущельях журчали ручьи и шумели многочисленные водопады, иногда ручьи расширялись, образуя маленькие озера или просто каменные ванны с гладкими, отполированными стенками, и чистой прозрачной водой, в которой можно было полежать, глядя в небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66