Отец, пожилой полный человек с добрым, постоянно улыбающимся лицом, был дома. В молодости он был обычным старателем, и как-то раз его шурф наткнулся на богатое гнездо золота, отчего в тот сезон он хорошо заработал. На вырученные деньги, благодаря природной коммерческой сметке, он стал продавать и покупать, что придется: арахис, золото, мелкие партии товаров из Гвинеи. Для их перевозки он приобрел лодку с мотором, которую сейчас водил по реке его старший зять. Заработанные деньги он, в основном, тратил на содержание своих двух жен и многочисленных детей и не стремился к расширению бизнеса. Он встретил Андрея с некоторым удивлением, но приветливо, усадил в грубосколоченное деревянное кресло, сам сел рядом. Из одной из хижин появилась Ава, одетая по-деревенски, вежливо поздоровалась и ушла обратно.
Разговор не складывался. Во-первых, Андрею было нечего сказать, во-вторых, его сонгайский язык был примерно так же плох, как французский собеседника. Наконец, хозяин взял инициативу в свои руки. Он послал куда-то мальчика на древнем велосипеде, и через пять минут на том же велосипеде во двор въехал Кулибали, который тоже имел подругу в деревне, и бывал у нее по выходным. Хозяин пригласил их внутрь дома, подальше от множества любопытных глаз. Бывать внутри сельских домов Андрею почти не приходилось, все приемы обычно происходили во дворе, и сейчас он, непроизвольно разглядывал обстановку.
Андрей вырос в маленьком сибирском городе, где был большой, богатый и разнообразный не по рангу города краеведческий музей. Говорили, что его создал какой-то крупный советский историк, находившийся в городе вроде как бы в ссылке. Андрей провел в этом музее немалую часть своего детства, и был многим ему обязан. Один из залов назывался там «Быт хакасов до Великой Октябрьской Социалистической Революции», и в нем стояли две разрезанные пополам, как две половинки калебаса, юрты: юрта бедного хакаса и юрта богатого хакаса. Все сельские дома в Африке, которые Андрей до сих пор видел, такие же круглые и конические, как юрты, были, безусловно, жилищами бедного хакаса, теперь же он попал в жилище богатое. Вдоль стен стояли жестяные крашеные африканские сундуки с имуществом, над ними деревянные полки с посудой, вешалки с одеждой. Единственное окно без стекла закрывается при необходимости деревянной ставней. Керосиновая лампа, кровать за занавеской. На желтых, гладко обмазанных глиной стенах синей краской нарисован огонь, какие-то фантастические растения, животные и рыбы. Изображения сильно стилизованы, почти иероглифы. С утра в доме прохладно, солнце еще не пробилось сквозь толстую соломенную крышу и не прогрело саманные стены.
Хозяин заговорил сам, любезно, но вполне определенно: он уважает Андрея и ничего не имел против его отношений со своей дочерью. Но теперь положение изменилось. К Аве посватался коммерсант из Верхней Гвинеи, достойный, уважаемые человек. Его первая жена состарилась, и Ава будет его второй, последней, любимой женой. Ее будущее и будущее ее детей обеспечено, и он, отец, может быть теперь за нее спокоен. Ты хороший парень, но скажи мне, у тебя есть жена в твоей стране? Андрей не мог этого отрицать. И ты ведь не собирался жениться на Аве? И не собирался увезти ее в свою страну? И сам не планируешь остаться здесь на всю жизнь? В любом случае ты уедешь. И какое будущее ожидает мою дочь? И опять оставалось только соглашаться. Но папаша не унимался, похоже, вопрос был продуман им основательно. Кулибали изо всех сил старался использовать при переводе как можно более нейтральные слова и тон.
– Согласен, моей дочери хорошо с тобой, но сколько это может продолжаться? Сейчас ее будущему мужу даже лестно, что из всех девушек большой богатый русский патрон выбрал Аву. Потому что она уйдет от тебя к нему и, значит, он не хуже тебя. А если она сейчас останется с тобой, а потом твоя работа кончится, и ты уедешь, получится, что ты ее бросил. Значит, когда ей сделали предложение, она отказалась, а когда ее бросили, предлагает себя? Это оскорбительно и неприемлемо для мужчины. Так что извини, но я должен думать о судьбе моей дочери.
Возразить опять было нечего. Старикан был на все сто прав. Сам родитель, Андрей не мог этого не признать.
– К тому же, – продолжал неумолимый тесть, я у тебя ничего не отнимаю. Ты сам скоро уедешь. Ваша работа идет нехорошо.
– Почему вы так думаете? – наконец, нашел, что возразить, Андрей. Он был искренне удивлен. Он был уверен, что с точки зрения нищих африканцев, ежедневно идущих в неравный бой с судьбой за чашку риса, его участок был оазисом достатка и процветания. Золото добывалось, техника ремонтировалась бесперебойно, зарплаты, немалые по здешним меркм, выплачивались день в день, что было вообще неслыханно. Дисциплина и порядок на участке были безукоризненны. Что еще?
– Рассказать, почему? – переспросил дед – Ну, слушай. Вы добываете вот столько золота, – он назвал цифры, весьма близкие к реальным, к изумлению Андрея, который считал их своим конфиденциальным секретом. – Вы продаете его вот по такой цене – цифра была точной. – А вот столько вы тратите на горючее. А вот столько на зарплату сонгайцам. И на зарплату русским. – И опять все было близко к истине. А еда, переезды. А налоги, которые вы платите в Сонгвиле. А кто платит за все ваши дорогие машины? Значит, вы зарабатываете меньше, чем тратите. Ни один хозяин такого не потерпит долго. Поэтому ваше предприятие скоро закроется.
Андрей в очередной раз убедился, что сонгайцы, никудышные механики, технологи и администраторы, были способными коммерсантми и экономистами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66