Мальчик произнес эти слова скороговоркой: хотел поскорее избавиться от них, как от чего-то очень неприятного.
А дядя Евгений отвернулся и стал смотреть на море.
- Говоришь, на пушечный выстрел? - спросил он, не поворачиваясь.
Да, так распорядился инспектор. Этому казенному человеку и в голову не приходило, что своим распоряжением он нанес удар прямо в сердце старого пиротехника. Он отнял у него главное: его мальчиков, его собеседников, его семью, его душу. Чтобы старое дерево засохло, его не обязательно спилить достаточно подрубить главный корень...
Лешка сказал:
- Я побегу. А то нагорит... А ракету я все равно запущу. Как только рука заживет. Пусть знают наших!
И он нехотя побрел в сторону детского дома. А дядя Евгений остался у старого бастиона.
Неожиданно темное южное небо ожило. Его разбудили стремительные огни фейерверка. Зеленые огни рассыпались электрическими искрами, красные загорались костром, синие трепетали, как фосфоресцирующие капли моря. Это начался фантастический звездопад.
Разноцветные звезды полетели с земли в небо.
Люди выбегали на улицу и, задрав головы, неотрывно следили за игрой ярких живых огней. Никто не понимал, что случилось. Все в городе привыкли, что фейерверк устраивается по праздникам и в честь выдающихся событий. И тут же на улице стали поговаривать, что в космос ушел новый корабль и это в честь него дается внеочередной фейерверк.
Все новые и новые снопы света возникали в небе. Испуганные голуби стаями носились над городом. При свете ракет они были красными, синими, желтыми, как райские птицы.
Небо переливалось огнями, а в это время у старого бастиона кипела работа. Это отсюда стартовали ракеты и римские свечи. Всю площадку заволокло едким дымом. Похоже было, что здесь трудится целая бригада огнепоклонников. Но в дыму виднелась только одна худая проворная фигура. Она металась из конца в конец. И там, где она появлялась, возникала вспышка и звучал оглушительный хлопок.
Это был дядя Евгений. Он собрал все запасы "мастерской праздника" и превратил площадку перед бастионом в огневую позицию.
От черного дыма его белая рубаха покрылась копотью, а прядь пепельных волос крепко прихватило огнем. Но старик - откуда только взялись силы! бегал от одной римской свечи к другой. Сейчас он пустил в ход не только все запасы своей "адской кухни", но и неприкосновенный запас молодости, который сумел сохранить до седин.
Нет, это не праздничный салют будил сонное вечернее небо - это кипел прощальный фейерверк!
Этими огнями дядя Евгений звал своих мальчиков, тех, кому настрого было запрещено появляться на пороге старого бастиона, и тех, кто давно вырос и сам забыл сюда дорогу. Он слал в небо красные, желтые, зеленые ракеты, и они сигналили, как таинственные позывные, которые были понятны только тем, кто многие часы провел с дядей Евгением.
"Эй, мальчики, - сигналили ракеты, - я ухожу от вас! Прощайте, мальчики! Вы, мальчики, - соль земли, на вас свет сошелся клином.
Мальчики всегда есть на земле: потому что на смену одним приходят другие. Я люблю вас, мальчики, мальчики, мальчики!.."
Небо кипело огнями. Но ему все казалось мало. И он стрелял и стрелял... А в глазах стояли слезы. Но это не были слезы обиды.
Это были слезы прощания.
Есть жизни, похожие на коптилки: они долго теплятся. Они дают мало света и наполняют округу дымом и копотью. Но есть жизнизвезды, которые вспыхивают ненадолго, но своим горением делают мир удивительным.
Он жил, как звезда. И звезды фейерверка были его друзьями.
Еще! Еще! Еще!
Огни уходили ввысь и не возвращались на землю, а пропадали из глаз в густой темноте южного неба. И сердца знакомых и незнакомых мальчишек летели следом за этими огнями.
...Когда последняя ракета растаяла в вышине, дядя Евгений перевел дыхание и устало опустился на каменный порожек. Он глубоко вдыхал в себя родной едкий запах "адской кухни", словно хотел надышаться им впрок. Потом он поднялся. Осторожно прикрыл дверь "мастерской праздников" и ушел.
Больше его никто не видел. Может быть, он переехал в другой город. А может быть, умчался с огнями своего последнего фейерверка.
И только отблеск его фейерверков продолжает гореть в памяти людей и не погаснет до тех пор, пока в человеке жив человек.

1 2 3 4