Яковлев Юрий
Игра в красавицу
Юрий Яковлевич Яковлев
ИГРА В КРАСАВИЦУ
ШКОЛЬНЫЕ КОРИДОРЫ
В то время мы думали, что по Караванной улице, побрякивая колокольчиками, бредут пыльные усталые верблюды, на Итальянской улице живут черноволосые итальянцы, а на Поцелуевом мосту все целуются. Потом не стало ни караванов, ни итальянцев, да и сами улицы теперь называются иначе. Правда, Поцелуев мост остался Поцелуевым.
Наш двор был вымощен щербатым булыжником. Булыжник лежал неровно, образуя бугры и впадины. Когда шли затяжные дожди, впадины заливала вода, а бугры возвышались каменными островами.
Чтобы не замочить ботинок, мы прыгали с острова на остров. Но домой все равно приходили с мокрыми ногами.
Весной наш двор пах горьковатой тополиной смолкой, осенью - яблоками. Яблочный дух шел из подвалов, где было овощехранилище.
Мы любили свой двор. В нем никогда не было скучно. К тому же мы знали множество игр. Мы играли в лапту, в прятки, в штандар, в чижика, в ножички, в испорченный телефон. Эти игры оставили нам в наследство старшие ребята. Но были у нас игры и собственного изобретения. Например, игра в красавицу.
Неизвестно, кто придумал эту игру, но она всем пришлась по вкусу. И когда наша честная компания собиралась под старым тополем, кто-нибудь обязательно предлагал:
- Сыграем в красавицу?
Все становились в круг, и слова считалочки начинали перебегать с одного на другого:
- Эна, бена, рее...
Эти слова из какого-то таинственного языка были для нас привычными.
- Квинтер, контер, жес...
Мы почему-то любили, когда водила Нинка из седьмой квартиры, и старались, чтобы считалочка кончалась на ней. Она опускала глаза и разглаживала руками платье. Она заранее знала, что ей придется выходить на круг и быть красавицей.
Теперь мы вспоминаем, что Нинка из седьмой квартиры была на редкость некрасивой: у нее был широкий приплюснутый нос и большие грубые губы, вокруг которых хлебными крошками рассыпались веснушки. Лоб - тоже в хлебных крошках. Бесцветные глаза. Прямые жидкие волосы. Ходила она, шаркая ногами, животом вперед. Но мы этого не замечали. Мы пребывали в том справедливом неведении, когда красивым считался хороший человек, а некрасивым - дрянной.
Нинка из седьмой квартиры была стоящей девчонкой - мы выбирали красавицей ее.
Когда она выходила на середину круга, по правилам игры, мы начинали "любоваться" - каждый из нас пускал в ход вычитанные в книгах слова.
- У нее лебединая шея, - говорил один.
- Не лебединая, а лебяжья, - поправлял другой и подхватывал: - У нее коралловые губы...
- У нее золотые кудри.
- У нее глаза синие, как... как...
- Вечно ты забываешь! Синие - как море.
Нинка расцветала. Ее бледное лицо покрывалось теплым румянцем, она подбирала живот и кокетливо отставляла ногу в сторону.
Наши слова превращались в зеркало, в котором Нинка видела себя красавицей.
- У нее атласная кожа.
- У нее соболиные брови.
- У нее зубы... зубы...
- Что зубы? Жемчужные зубы!
Нам самим начинало казаться, что у нее все лебяжье, коралловое, жемчужное. И красивее нашей Нинки нет.
Когда запас нашего красноречия иссякал, Нинка принималась что-нибудь рассказывать.
- Вчера я купалась в теплом море, - говорила Нинка, поеживаясь от холодного осеннего ветра. - Поздно вечером в темноте море светилось. И я светилась. Я была рыбой... Нет, не рыбой - русалкой.
Не рассказывать же красавице, как она чистила картошку, или зубрила формулы, или помогала матери стирать.
- Рядом со мной кувыркались дельфины. Они тоже светились.
Тут кто-нибудь не выдерживал:
- Не может быть!
Нинка протягивала ему руку:
- Понюхай, чем пахнет?
- Мылом.
Она качала головой:
- Морем! Лизни - рука соленая.
Стояли мутные влажные сумерки, и было непонятно, идет дождь или нет. Только на стекле возникали и лопались пузырьки. Но мы чувствовали близость несуществующего моря - теплого, светящегося, соленого.
Так мы играли.
Лил дождь - устраивались в подворотне. Темнело - толпились под фонарем. Даже самые крепкие морозы не могли нас выжить со двора.
...Как-то в наш дом переехали новые жильцы. И во дворе появился новенький. Он был рослый и слегка сутулился, словно хотел казаться ниже ростом. На щеке у него проступало крупное продолговатое родимое пятно. Он стеснялся этого пятна и поворачивался к нам другой щекой. У него был нос с горбинкой и большие - прямотаки девичьи - ресницы. Ресниц он тоже стеснялся.
Новенький держался в стороне. Мы его подозвали и предложили сыграть с нами в красавицу. Он не знал, в чем дело, и согласился. Мы переглянулись и выбрали красавицей... его. Едва заговорили про лебяжью шею и коралловые губы, как он густо покраснел и выбежал из круга.
Мы посмеялись и крикнули вдогонку:
- Сыграем и без тебя!
Но когда снова встали в круг, Нинка неожиданно попятилась:
- Я тоже не буду...
Мы взорвались:
- Что за новости? Почему ты не будешь?
- Так. - Нинка отошла от нас.
И сразу расхотелось играть. Мы заскучали. А Нинка приблизилась к новенькому и сказала:
- Когда играют в красавицу, всегда выбирают меня.
- Тебя? Почему тебя? - удивился новенький. - Разве ты красивая?
Мы не стали с ним спорить. Мы посмеялись над ним. А у Нинки вытянулось лицо, хлебные крошки у рта и на лбу стали еще заметнее.
- А меня выбирают.
- Очень глупо, - сказал новенький. - И вообще ваши детские игры меня не интересуют.
- Конечно. - Нинка почему-то сразу согласилась с ним.
С появлением новенького с ней вообще стало твориться чтото странное. Она, например, ходила за ним по улице. Шла тихо, по другой стороне, чтоб никто не заметил, что она идет за ним.
1 2 3