Икар тоже выпустил хвост аэроплана и схватился руками за голову. Аэроплан вздрогнул и, подпрыгивая на бугорках, побежал по полю. Он удирал трусливо и дерзко. Напрасно военлет Семенов бежал сзади и стрелял из нагана. Возле кустарника машина оторвалась от земли и стала углубляться в небо, оставляя за собой дымный след.
Котя вышел из оцепенения и бросился к Яшечкину. Икар стоял в стороне, держась за голову.
Мальчик опустился на колени перед лежащим неподвижно бойцом. Фуражка со звездочкой валялась в траве, волосы потемнели от крови.
– Яшечкин! Только не умирайте, Яшечкин!
Слезы застилали глаза мальчика. Ему казалось, что он теряет бесконечно близкого человека, который был рядом с ним всю жизнь.
Заботился о нем. Спасал, когда ему угрожала опасность.
– Яшечкин, только не умирайте!
Раненый боец открыл глаза и снова закрыл их. Этим коротким взглядом он как бы успокаивал своего маленького друга.
Появился санитар, сделал перевязку. Раненого положили на сено в фургон Героического рабочего театра.
Держась за голову, к Коте подошел Икар.
– Котя, я за вами… Я хотел задержать аэроплан… там белый. Он бросил гранату… У меня голова разламывается… Я за вами, вот фургон… – Он был бледен и морщился от боли.
– Вы знаете этого молодого человека? – спросил военлет Семенов.
– Да… – рассеянно ответил Котя, – знаю… Он – конюх в театре…
Военлет пожал плечами.
– Не знал, что в театрах есть конюхи… А часового убили сзади, ножом… Кто-то помогал белому пилоту.
9
На Петроградском фронте шли напряженные бои. Не было дня, чтобы землю не сотрясали разрывы снарядов. А по ночному небу плыли красные облака – их окрашивали в красный цвет горящие деревни.
По дорогам, ведущим в город, медленно двигались фургоны с большими санитарными крестами на брезенте. В Петроград увозили раненых красноармейцев. В одном ряду с санитарными фургонами ехал необычный, разрисованный красными звездами фургон Героического рабочего театра. Но хотя на нем и не было красных крестов, внутри на сене лежали двое раненых: Яшечкин и Икар.
Красноармеец находился в полузабытьи и только, когда фургон встряхивало на ухабах, тихо стонал. А потом затихал снова. Лежавший рядом с ним юноша был контужен взрывом гранаты и мучился головной болью. Но еще сильнее его мучило сознание, что Виктор предал его. Узнав о том, что брат в беде, он, Икар, не думая об опасности, поехал с красными на фронт, в первую же тревожную ночь сбежал от них вместе с краснозвездным фургоном. Помог снять часового… Держал аэроплан за хвост, чтобы можно было хорошо прогреть двигатель. Когда же появился этот сейчас лежащий рядом с ним в фургоне солдат, брат швырнул гранату и улетел один. Он мог убить и младшего брата этой гранатой, мог тяжело ранить. Но это не остановило поручика Воронова. Красные могли догадаться, что Икар – белый, и на месте, без суда и следствия пустить ему пулю в лоб. Хорошо, что здесь оказался Котя – этот славный мальчик из хорошей артистической семьи. Иначе бы – крышка!
Икар повернулся на другой бок и застонал, но не от боли, а от обиды.
Что же будет дальше, когда его вместе с раненым бойцом привезут в Петроград? Ведь ему еще придется держать ответ перед Николаем Леонидовичей за похищенный фургон.
Котя сидел снаружи фургона на козлах, рядом с красноармейцем, которому поручили довезти раненых до ближайшего госпиталя, а Котю сдать на руки родителям.
Мальчик был подавлен происшедшим. Ведь оба его новых военных друга ранены, страдают, а о судьбе папы и мамы ничего не известно.
И тогда Котя стал сочинять стихотворение про Яшечкина. Ему казалось, что если он сочинит стихи, то другу станет легче. Эта мысль подогревала мальчика. Колеса, гремящие по камням мощеной дороги, подсказывали ему стихотворный ритм: та-ра-та-ра, та-ра-ра…
Жил Яшечкин отважный.
Товарищ боевой.
На третьей батарее
Сражался как герой.
– Ты чего? – спросил молоденький красноармеец, временный возница фургона.
– Это стихи, – сказал Котя, – про моего друга, которого ранили…
Он шел под пули смело,
От страха не робел.
Из пушки бил по белым,
Снарядов не жалел.
Молоденький красноармеец широко раскрытыми глазами смотрел на Котю. Мальчик замолчал. Задумался.
Та-ра-та-ра… та-ра-ра… – отбивали колеса фургона.
Свинец горячий, вражий
В бою в него попал.
И Яшечкин отважный
Как скошенный упал…
Красноармеец все не спускал глаз с Коти. Сам же Яшечкин не слышал стихов, только что сложенных про него маленьким другом. Зато их слышал Икар. Он слушал стихи и в какое-то мгновение позавидовал раненому солдату, лежащему рядом на сене. «Про него слагают стихи, – думал Икар, – потому что он никому не изменял, выполнял свой долг. Он в фургоне, как в колеснице победителя, а я еду бесславно, преданный братом! И никаких стихов!»
Икар поднялся. Огляделся. Тихо выбрался из фургона. Некоторое время он шел за фургоном. Потом подался вправо. Перемахнул через канаву и скрылся в лесу.
Никто не заметил его исчезновения.
В это время Котя сочинил еще одно четверостишие:
Гремела канонада,
А Яшечкин лежал,
В руке держал винтовку
И руку не разжал.
Когда фургон приблизился к станции, утром освобожденной от белых, Коте показалось, что прошло очень много времени. Может быть, год. Столько он успел пережить за минувшие два дня, так много изменилось в нем.
Площадь перед вокзалом была изрыта снарядами. Деревья обгорели. Да и само здание выглядело, как после пожара. Стекла в окнах были выбиты. На стенах чернели зализы пламени. Над входом в вокзал развевался белый флаг с красным крестом. Здесь был создан эвакогоспиталь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15