В передней я уж услыхал музыку, а вошед в залу, увидел одну из девиц за фортепьяно и судью, из всей силы водящего смычком по пробке с донского. Полновесная тетушка, Марья Ивановна, подошла к фортепьяно.
- Пожалуйста, не торопитесь, я вам буду такт бить. Повторите еще раз. Венгерку-то вы так играете, а вот как начнете "Возле речки", все торопитесь.
Заиграли венгерку и затем "Возле речки".
- Ты все бегаешь! - сказала матушка, обращаясь ко мне, - мальчик в двенадцать лет не может минуты пробыть с гостьми! Право, я от стыда не знаю куда глаза девать.
- Ну теперь можно, - сказала Марья Ивановна так громко что ее услыхали даже бывшие в гостиной.
По этому слову все общество вошло в залу и уселось вдоль стен. Дверь из внутренних комнат отворилась, и Лиза легка и нарядна, как бабочка, с серебряными гремушками в руках, влетела в залу. Веселая улыбка озаряла ее свежее лицо. Мое, вероятно, выразило удивление и удовольствие, потому что Лиза, взглянув на меня, еще веселей улыбнулась. Не буду описывать смелой, ловкой пляски Лизы. На каждый такт отзывались ее серебряные гремушки, и каждый такт давал ее кудрявой головке новый, изящный поворот. Но вот она остановилась среди залы, присела и побежала вон. Заиграли "Возле речки". Лиза вошла снова. Вместо гремушек в руках у нее газовый шарф. Из проворной бабочки она снова превратилась в ту скромницу, у которой я в гостиной поцеловал руку. Глаза ее снова не смотрели ни на какой определенный предмет, а из-под опущенных ресниц проливали на все свои кроткие лучи. Все движения были плавны и как будто робки.
Мне казалось, Лиза высказывала ими то пугливое чувство, которое шевелилось во мне. Я покраснел. Музыка умолкла. Лиза побежала обнимать матушку.
Раздались возгласы одобрения. Вертлявый старичок, в коротком сером казакине, кричал громче всех.
- Вот пляшет! вот так пляшет! - говорил он, обращаясь к Марье Ивановне. - Уж точно, что можно сказать...
- Полно, кум! - прервал его батюшка, - полно.
- Как? как? Я только говорю: уж точно...
- Полно, полно! Вот взялся не за свое дело. Поверь мне, завтра ты не будешь так кричать.
- Виноват, виноват... ха, ха, ха! Есть немножко... - сказал вполголоса старичок и исчез.
В залу вошел лакей, неся небольшой столик, который он, к немалому недоумению присутствующих, поставил посреди комнаты. Вслед за ним вошел Андриян с двумя скрипками в руках и свертком нот под мышкой.
Хотя на нем был тот же долгополый, серый сюртук, но ни в каком костюме не мог бы он быть величавее, как в настоящую минуту.
- Апишь! комансе {Апишь! начинайте (фр.)}, - послышался голос тетушки.
Аполлон Павлович подошел к столу и взял скрипку.
- Что? настроена? - спросил он.
- Как же-с, не извольте беспокоиться: во флигеле строил, да еще в сенях подстраивал.
Начался концерт. Боже! какое торжество! С каким искусством нарезывал кузен продольными штрихами по визгливым струнам в то время, как Андриян, самодовольно выбивая такт левой ногой, только переваливал смычок справа налево волнообразным движением руки. Я просто не взвидел света. Не знаю, что играли: из "Слепых" или из "Калифа Багдадского". Взгляну украдкой на тетушку Веру Петровну - в глазах ее торжество; взгляну на матушку и, кажется, читаю в глазах ее укоризну. Кажется, все гости с сожалением смотрят на меня, а вот, никак, и Лиза тоже взглянула. Слезы, закипев в моем сердце, хлынули к глазам. Подкравшись к дверям, я выскочил во двор и, задыхаясь, побежал в сад по мрачной аллее.
III
МИЗИНЦЕВО
- Матушка Вера Петровна, - сказал дядюшка Павел Ильич за вечерним чаем, на третий день после именин, - приказала ты Глафирке укладываться? Завтра нам надо пораньше выехать. Загостились. Пора и в Мизинцево.
- Это правда, - отвечала тетушка, - надо Апише заниматься.
- Ты лучше скажи: собираться в Москву.
- О, ком вузет север {как вы строги (фр.)}, Павел Ильич!
- Нет, матушка, знаю, что ты женщина умная, воспитанная, а все-таки женщина - мать. Тебе жаль расстаться с Аполлоном, да делать нечего. Теперь век не тот стал: без университета никуда. Ведь служить ему надо.
- О, ком де резон! {несомненно! (фр.)}
- Ну, так куда ни сунься: в штатскую...
- Фи, мон ами! кескесе? {мой друг! Что же это такое? (фр.)}
- Ну да и в военную тоже. Хоть ты и воспитала его дома, но что ж, когда требуется? Надо, надо; да и времени тратить не к чему. Ему скоро пятнадцать; скажу - греха на душу возьму, - что шестнадцать. Ведь один сын...
- А по-моему, - заметил батюшка, - в Москву ехать и в университет готовить надо, а лет прибавлять не следует. До двенадцати вовсе не учить, а там силы укрепятся - учи... Вот и моего бы надо в Москву, да мне некогда: ты знаешь мои занятия.
- Брат! - сказал дядюшка, - знаешь что? Буду говорить по-родственному. Сына твоего пора вести, сам ты говоришь. Тебе некогда, а я еду. Буду я жить в Москве домом. Я уже писал к княгине Васильевой, чтоб она приказала дворецкому сыскать мне дом, хоть и подальше от города, да попросторнее. Она уж знает мой вкус. Кто держит экипаж, тому все равно где ни жить; а я не хочу, чтоб сын мой, таскаясь каждый день пешком на лекции, камни-то гранил. Будет сыну место, будет место и племяннику, а там сочтемся.
- О, ком се бьен! {как это хорошо! (фр.)} - воскликнула тетушка.
- Так скоро? Как это можно! - с испугом сказала матушка.
- Да так-то можно, - перебил батюшка, - что я, брат, принимаю твое предложение с благодарностью. Ты знаешь меня: что сказано, то свято. А там себе хоть утушку пой. Нет, нет, нет! без торгу, без торгу!
Я робко взглянул на матушку; она смотрела на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25