Ближайшие сотрудники Дарнинга уже ушли, они оставались теперь вдвоем.
– В чем дело? – спросил Уэйн.
Дарнинг подождал, пока тот усядется, потом налил ему того же бурбона, что и себе, и только после этого ответил вопросом на вопрос:
– Об этом я как раз и хотел бы спросить тебя.
Они посидели некоторое время, молча глядя друг на друга.
– Я полагаю, ты видел пресс-конференцию, – заговорил шеф ФБР.
Дарнинг кивнул.
– И это было настолько очевидно?
– Только для меня.
Дарнинг посмотрел на стакан с бурбоном в руке у своего друга. Рука дрожала так сильно, что кусочки льда в стакане позвякивали о стекло.
– Ко мне явилась парочка посетителей, – сказал Уэйн. – Они пришли перед самой конференцией, я уже не успел позвонить тебе. – Он отхлебнул бурбона. – Ты когда-нибудь слышал о вашингтонском юристе по фамилии Хинки? Джонс Хинки?
– Фамилия знакомая, но не помню, где ее слышал.
– Отчаянный тип. Вечно проталкивается поближе к камерам, лезет всюду. Начинал как агент нашего Бюро, потом завел собственное дело и основательно наживался на нас в связи с крупными делами высокого пошиба, от которых пахло большими деньгами.
– Теперь припоминаю, – кивнул Дарнинг. – Этот прохвост однажды чуть было не прижал меня к стенке.
– Он явился ко мне с новой клиенткой. Женой Джима Бикмана.
– А кто такой Джим Бикман?
– Он один из двоих еще не отыскавшихся наших агентов. Которых еще не откопали ни мальчишки, ни собаки.
Министр юстиции даже не пошевелился.
– Миссис Бикман выглядит крайне обеспокоенной. Она желает знать, почему ее муж не появляется дома и даже не звонит ей. История с тремя обнаруженными трупами довела ее до истерического состояния. Принялась расспрашивать о муже, но ей удалось получить единственный ответ: “Он на задании”.
– А кого она расспрашивала?
– Начальника отдела, где работает ее муж. Агентов, с которыми он работал вместе. Да любого, кто с ней разговаривал. В конце концов она обратилась к Хинки, потому что он и сам был сотрудником Бюро. Она и ее муж были с ним знакомы раньше.
– Какая позиция у Хинки?
– Жесткая. Никакого вздора. Твердо уверен, что обращаться следует только на самый верх. Отказывается принимать объяснения в духе, как он выражается, сверхсекретной чепухи.
Дарнинг сидел и слушал позвякивание кусочков льда в стакане у своего друга.
– Он заявил, что дает мне три дня на то, чтобы или сообщить миссис Бикман, где ее муж, или связать ее с ним по телефону.
– А если ты не сможешь?
– Он займется расследованием сам. Выяснит, не исчезали ли еще какие-то агенты на срок более недели. После чего обратится в отдел профессиональной ответственности министерства юстиции и попробует выяснить у них, что за хреновина происходит. Если и там начнут увиливать, он соберет свою собственную чертову пресс-конференцию и предаст всю историю широкой огласке.
Дарнинг сидел на расстоянии четырех футов от директора ФБР и внимательно изучал выражение его лица. Пытался понять, что за этим выражением скрывается, и понял: ничего, кроме этой истории, Брайана сейчас не занимает. Ничто в целом мире. Он полностью поглощен лишь одним.
– Я тебя не спрашивал, – заговорил Дарнинг, – об этих пяти агентах, которые получили задание помочь мне. Как это подавалось в Бюро?
– Они якобы получили особое задание из офиса директора. Я полагал, что поступаю с должной осторожностью. Взял агентов из пяти разных городов.
– А что сказали их непосредственному начальству?
– Ничего. Задания были секретные. Но это не может продолжаться вечно, поскольку Хинки начнет копать.
– Но пока что только ты знаешь, что дело связано со мной?
– Безусловно.
– А как насчет выражения “начнут увиливать”? Это точные слова Хинки?
Уэйн кивнул с мрачным видом. Он, казалось, совершенно утратил интерес к разговору. Ушел в себя; темная тень легла на лицо, словно между ним и горящей лампой что-то пронесли.
Но тень так и не исчезла. Она делалась все темней.

Генри Дарнинг проснулся ночью и вспомнил о том, как проявлялся синдром Брайана Уэйна, или страх, или как там еще это назвать, во Вьетнаме.
Выглядели подобные штучки по-разному, но было в них всегда и нечто общее. В конце концов Дарнинг прекрасно научился распознавать тех, кто был болен страхом, – подлинных самоубийц. Их глаза устремлялись куда-то за сотню миль; свою боль они носили на поверхности, словно кожную болезнь, чувствительную к малейшему прикосновению; они чесались и царапались до тех пор, пока у них не оставался лишь один выход – последняя пуля, пущенная себе в лоб.
Брайан Уэйн был одним из таких.
Но ему чего-то не хватало, чтобы совершить конечный акт безумия – вышибить себе мозги, и он лез прямо на засады вьетнамцев – глядишь, они сделают это за него. И они бы сделали, если бы я не остановил их.
Так нелепо все это срабатывало. Стоило только начать обдумывать происходящее, и ты мог кончить воплями в обитой каучуком палате. И потому большую часть времени ты старался не думать. Но бывало, вдруг проснешься ночью, и если не сообразишь встать с постели и чем-то заняться, оно тебя сграбастает.
Вот как сейчас. Несмотря на то, что из него сделали героя.
Впрочем, насчет геройства у него есть собственное суждение. Все зависит от обстоятельств, реакции и удачи. Никто не может знать заранее, как он отреагирует. Но в случае с ним самим сыграло свою роль также и отчаяние.
Случилось так, что он, впервые возглавив дозорную группу своего подразделения, угодил со своими людьми в окружение на открытой прогалине; гранаты летели на прогалину из джунглей со всех сторон, словно черные бейсбольные мячи, и немногие уцелели после того, как взрывы прекратились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153