Были лютые ветры
И крики во мгле,
Двадцать два километра
По Малой земле.


Двадцать два километра
В тылу у врага,
Только волны кровавые
Бьют в берега.
Только смерть и металл,
Только кровь и песок,
Только потом просоленный
Хлеба кусок.


Сотня вымпелов с ходу
Врывается в порт.
Парни в чёрную воду
Шагают за борт.
Только залпов раскаты,
Да крики «ура!»,
Да хрипят на закате
Мои катера.


Это пламени вой
И осколочный визг.
Это новой России
Новороссийск.
Это в скалы Мысхако
Пришла тишина.
И запела морзянка,
Как в песне струна.


Восемь месяцев смертью
Хлестала война.
На кровавых тельняшках
Цветут ордена.
Подхватила их
Воинской славы река —
Рядового матроса
И члена ЦК.


Запевают ребята
Про крейсер «Варяг».
Бой уходит на запад.
Заплакал моряк.
Станет дочка невестой,
Мальчишка — бойцом,
Вспомнят песню они,
Что пропета отцом.


Шли дорогой рассвета,
Всё старое — прочь:
На кровавой планете
Кончается ночь.
Шли, не зная покоя,
От земли к небесам.
Вот сынок, что такое
Великий десант.

Тут Жигулин кончил неслышно петь песню, и открыл глаза, и увидел вдруг два женских лица на фоне матовой лампы.
— Татьяна, кто тебя пустил сюда?
— Там двери были открыты… Ну, мам, я же не маленькая…
Жигулину так хорошо стало, что он притворился, что спит, пусть ещё поговорят и побудут. А потом Мызин вошёл.
— На Татьяну не шуми, — сказал он. — Она лекарства притащила.
— Вот он подтвердит, — сказала Татьяна про Мызина.
— Спит. Пусть спит, — сказала Валя Сорокина и стала всех выталкивать, и оглядываться, и сама ушла.

Опять было утро. Потом вечер. Вечер отъезда. Зашли Толя и Чугунов из группы Жигулина, которые ехали с ним куда-то в очередные тартарары не то насыпать что-то, не то прокладывать. А какая нам с вами разница — что именно, не так ли?

— Всё-таки зашёл бы к ней, — сказал Мызин.
— Зачем? — спросил Жигулин.
— Ладно, замнём… — сказал Мызин и разговор поддержал. — Что строить будете?
— Мы не строим, — сказал Толя. — Строят после нас. Мы взрываем… Чугунов, книги на дно клади, на дно… Чугунов, ты книги от консервов можешь отличить?
— Могу, — сказал Чугунов.
— А сегодня обязательно уезжать? — спросил Мызин. — Санька ещё не оправился.
— В дороге оправлюсь.
— А то, может, на экскурсию сходим по Москве.
— Сань, а?
— Не пойду на экскурсию… Нога болит.
Жигулин вышел.
— А что у него с ногой? — спросил Мызин.
— Да так, — сказал Толя. — Боязливый он очень.
— Санька?
— Ну да. Такой трус, что своей собаки боится.
— Шутник ты, — сказал Мызин. — Я думал, ты всерьёз… А всё же, что с ногой у него?
— Да ничего особенного… Увидел по телевизору, как ансамбль пляшет, — прыгнул, хотел, как они, об стол ударился, ногу сломал.
— Скажи ты… А не хромает, — сказал Мызин.
— Протез хороший, вот и не хромает, — поднял голову Чугунов.
— Вот, стало быть, почему в баню не идёт, — сказал Мызин. — А я звал. Давно у него ноги нет?
— Не знали? Давно. В Польше, ещё году в сорок восьмом…

Был вечер.
Мызин позвонил Сорокиным:
— Татьяна, где мать? Звонил в поликлинику, говорят, ушла… Татьяна, давай к нам быстро, к Жигулину… Занимай его разговором как можешь долго… А я к вам бегу, мать дожидаться… Нужно, нужно. Быстрей иди, не задерживайся.
Пришла балетная Татьяна.
— Вы сегодня уезжаете? — спросила она Жигулина.
— Да.
— А зачем?
Как на это ответить! Жигулин прибирал комнату, собирался помаленьку.

…Любопытство, весёлая птица…
А без этого люди… жить не могут на свете…
— …Вы слушаете программу радиостанции «Юность». Отвечаем на письма школьников, которые спрашивают у нас совета, куда пойти учиться…
Это балетная Татьяна пришла к Жигулину и включила радио.
— …Мы сидели за обедом, и вдруг вошёл Пушкин с большой толстой папкой в руках… — по радио передавали воспоминания Керн.
— Вот так… — сказала Татьяна. — Я бы хотела сидеть за столом и чтобы вдруг вошёл Пушкин… Ничего себе?
— А что бы ты делала?
— Да уж не то, что эта Анна Керн!
— А всё же?
— Я бы всех вокруг него раскидала. А эта Керн даже не понимала, что в дверь вошёл Пушкин. Пушкин же?
— А ты бы поняла?
— Конечно!
— Враз?
— Ага.
— А как?
— Так ведь это же Пушкин! Мы по нему сочинения пишем!
— Ну-у, красотка, — сказал Жигулин. — Это тебе в школе растолковали, кто такой есть Пушкин. А кого ты сама открыла? Никого.
— Так ведь Пушкина нет.
Тоже правильно.
— А вдруг я Пушкин?
— Нет, — сказала Татьяна. — Вы не Пушкин. Пушкин не стал бы раздумывать, вернуться или нет, если бы любил.
Опять же правильно.
— Маме привет передавай.
— От кого?
— От мужа.
— Я так и знала… А почему вы уезжаете?
— Фирн… Знаешь такое слово? Это такой снег со льдом, — сказал Жигулин. — Я когда слышу это слово, сразу воображаю — вездеходы хрипят на поворотах… И снова работа как драка… Понимаешь? У меня такая профессия… Мне дома делать нечего.
— Понимаю.
— Ничего не понимаешь!.. Подрастёшь — приезжай с мамой в гости.
— А куда?
— А я напишу… Слушай, я тут пластинку раскокал, случайно. Выбрось куда-нибудь. А то Мызин рассердится…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10