– Я частенько раньше шествовал по этим палубам, – заметил Маккул, оглядываясь по сторонам – но с куда меньшей торжественностью.
Хорнблаур промолчал – он внимательно следил, чтобы пленник не вырвался и не бросился в море.
Трибунал. Золото эполет, обычная судебная процедура, – и все это на борту «Славы», раскачивающейся на якорях под порывами шторма, под свист ветра в такелаже и стон древесины. Установление личности подсудимого. Вопросы суда.
– Ничего из сказанного мною не может быть услышано среди этих символов тирании, – ответил Маккул на обращение председателя трибунала.
Понадобилось всего лишь пятнадцать минут, чтобы приговорить человека к смерти: «Решение трибунала таково, что вы, Барри Маккул, будете повешены за шею…»
Кладовая, в которую Хорнблауэр привел пленника после окончания церемонии, теперь стала камерой приговоренного к повешению. Запыхавшийся мичман вбежал в нее, почти наступая ему на пятки:
– Капитан свидетельствует вам свое почтение, сэр и желал бы поговорить с вами.
– Очень хорошо, – ответил Хорнблауэр.
– С ним адмирал, сэр, – добавил мичман в приливе доверительности.
Контр-адмирал, достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис действительно сидел в капитанской каюте. Вместе с Пэйном и Сойером. Как только Хорнблауэр предстал перед ним, адмирал сразу же перешел к делу:
– Вы тот самый офицер, которому поручено руководить казнью? – спросил он.
– Да, сэр.
– Тогда запомните хорошенько, молодой человек…
Корнуоллис был популярен среди матросов и офицеров, строгий, но справедливый, он обладал непоколебимым мужеством и высоким профессионализмом. Под своим прозвищем «голубой Билли» он был героем многочисленных анекдотов и даже баллад. Но, переходя к тому, что он сейчас собирался сказать, Корнуоллис, похоже, ощущал некоторую неуверенность, не свойственную его характеру. Хорнблауэр ожидал, пока адмирал продолжит.
– Запомните хорошенько, – повторил Корнуоллис, – он не должен проронить ни слова перед тем, как его повесят.
– Ни слова, сэр? – переспросил Хорнблауэр.
– По крайней мере, четверть экипажа этого корабля – ирландцы, – продолжал Корнуоллис.
– Речь Маккула для них будет все равно, что искра, брошенная в пороховой погреб.
– Понимаю, сэр, – сказал Хорнблауэр.
Однако же и казни имели свои мрачные традиции. С незапамятных времен приговоренный имел право на последнее слово…
– Повесьте его, – произнес Корнуоллис, – это покажет всем остальным, что их ожидает в случае дезертирства. Но только дайте ему раскрыть рот, – а язык у этого парня подвешен неплохо, – и еще добрые полгода брожение среди матросов нам гарантировано.
– Да, сэр.
– Как вы этого добьетесь – ваше дело, молодой человек. Можете накачать его ромом, – но чтобы он не смог сказать ни слова – ни слова, слышите? – под вашу личную ответственность.
– Есть сэр!
Пэйн вышел из капитанской каюты вслед за Хорнблауэром:
– Вы можете заткнуть ему рот паклей, – предложил он, – со связанными руками он не сможет от нее избавиться.
– Да, конечно, – ответил Хорнблауэр, похолодев от одной мысли об этом.
– Я нашел для него священника, – продолжал Пэйн, – но он – тоже ирландец. Мы не можем рассчитывать, что он посоветует Маккулу держать язык за зубами.
– Да, – кивнул Хорнблауэр.
– Маккул дьявольски хитер. Несомненно, он выбросил все компрометирующие его бумаги до того, как его взяли в плен.
– А что он намеревался сделать? – спросил Хорнблауэр.
– Высадиться в Ирландии и поднять новый мятеж. К счастью, мы его перехватили. К счастью в том смысле, что мы можем судить его за дезертирство и быстро покончить с этим делом.
– Да, конечно, – сказал Хорнблауэр.
– Не думаю, чтобы вам удалось напоить его до пьяна, – продолжал Пэйн, – несмотря на то, что это вам посоветовал сам «Голубой Билли». Трезвые или пьяные – эти ирландцы всегда готовы поболтать. Я дал вам совет получше.
– Да-да, – повторил Хорнблауэр со скрытым содроганием.
Он вернулся в камеру приговоренного, словно сам был осужден на смерть. Маккул сидел на соломенном тюфяке, присланном ему по приказу Хорнблауэра и два капрала корабельной полиции по-прежнему стерегли его.
– Вот идет сама Судьба, – проговорил Маккул с улыбкой, которая выглядела почти естественной.
Хорнблауэр искал и не находил более или менее тактичного способа выполнить возложенную на него миссию, а потому прямо перешел к делу:
– Завтра…, – начал он.
– Да, завтра?..
– Завтра вы не должны говорить никаких речей, – пояснил Хорнблауэр.
– Ни слова? И мне нельзя будет попрощаться с земляками?
– Нет.
– Вы отбираете у приговоренного его последнюю привилегию.
– У меня приказ.
– И вы предлагаете его выполнить?
– Да.
– Могу я поинтересоваться – как?
– Например, могу забить вам рот кляпом, – отрезал Хорнблауэр.
Маккул взглянул в его бледное, напряженное лицо:
– На мой взгляд, вы непохожи на настоящего палача, – проговорил он. В следующую секунду Маккула как будто озарила новая мысль:
– Предположим, я избавлю вас от хлопот?
– Каким образом?
– Я мог бы дать слово не произносить ни слова.
Хорнблауэр попытался представить, насколько он может доверять фанатику на пороге смерти.
– О, да, конечно, вы не можете доверять моим голым обещаниям, – заметил Маккул с горечью:
– Если хотите, мы можем заключить сделку. Вы сможете не выполнять свои обязательства, если я не выполню свои.
– Сделку?
– Да. Позвольте мне написать моей вдове. Обещайте мне, что перешлете ей мое письмо и мой сундучок, – видите ли, он имеет некоторую, чисто сентиментальную ценность, – а я, со своей стороны, обязуюсь не проронить ни слова с тех пор, как покину эту камеру до тех самых пор, когда… когда – даже Маккул дрогнул на этом месте:
1 2 3 4 5 6 7 8