беспокойство за судьбы других людей, стремление сделать их жизнь такой же светлой и наполненной радостью, как и собственная. Как верно сказано: радость, разделенная с другом, увеличивается вдвое!
Однажды Коравье возвращался из стада, погруженный в мысли. Подходя к яранге, поднял голову и увидел рядом с улыбающейся Росмунтой Праву.
– Етти! – закричал Коравье и бросился к другу. Он не знал, как выразить радость. Но недаром он жил в поселке, где почти половина жителей были русскими. Сначала он сжал руки Праву так, что тот охнул. Потом обхватил поперек туловища и подержал некоторое время. В довершение всего хлопнул гостя широкой ладонью по спине, и Праву едва не прикусил язык.
По обычаю, Коравье не торопился с расспросами, пока Праву не насытится и не напьется с дороги. Сидя рядом, он соревновался с Росмунтой в гостеприимстве. Вслед за истекающими сладким соком оленьими языками на тарелке появилось оленье жаркое, приготовленное по рецепту зоотехника Мельникова. Праву ел и похваливал кулинарные способности Росмунты.
– Она быстро научилась варить русскую еду, – поддакивал Коравье. – Правда, один раз чуть мне язык не сожгла. Есть такой порошок, который кладут в пищу русские. Он похож на ружейный порох, но крепче самого черного табака. Его надо понемногу класть в еду, а Росмунта не рассчитала, много положила. Я торопился в стадо и хватил с голоду кусок, обсыпанный перцем-порохом. Сначала подумал – просто горячо. Но чем больше я терпел, тем жарче становилось во рту. Всю дорогу до стада в каждом ручейке, лужице полоскал язык, пока не унялся жар во рту… Потом ничего, привык понемногу.
За чаем, выждав отведенный правилами приличия срок, Праву стал рассказывать о совещании оленеводов в Магадане.
Когда проснулся Мирон, приученный по совету доктора Наташи спать днем, Росмунта на него зашикала и быстро сунула ему полную грудь.
Коравье слушал Праву внимательно и, подбадривая рассказчика, приговаривал:
– Верно, верно. Дельно. Хорошо.
Потом Праву описал понятными словами город и наконец достал фотоаппарат.
– Вот тебе подарок. Теперь ты можешь с каждого встречного сдирать лицо и наклеивать его на бумагу.
– Мне, наверное, не научиться. Мирону впору, когда вырастет, – смущенно сказал Коравье, польщенный таким подарком.
Росмунте Праву подарил капроновый платок, а Мирону пластмассовую игрушку, отдаленно напоминающую бурого тундрового медведя.
– Будто облако на радуге! – восхищалась платком Росмунта. – Спасибо тебе, Праву!
– Смотри, Мирон, – тыкал в лицо сыну игрушку растроганный Коравье, – какого зверя принес тебе Праву. Как медведь, у-у-у!
Мирон, не отпуская грудь, косил глаза на игрушку и тоже укал.
В тундре уже стемнело. Прошли светлые ночи – по вечерам на землю спускалась густая тьма. Мужчины вышли из яранги покурить.
– У меня есть для тебя важное поручение, – сказал Праву.
– Говори, – с готовностью отозвался Коравье… – Ты знаешь, для тебя я все сделаю.
– Это не моя личная просьба. Поручение колхоза.
– Слушаю. Я же колхозник, – приосанился Коравье.
– Если говорить точнее, это поручение не столько колхоза, сколько нашей Советской власти, партии коммунистов.
– Ты что крутишь, как пес возле столба?! – удивился Коравье, – Скажи, что нужно сделать?
– Придется тебе вернуться в стойбище Локэ.
Коравье растерянно произнес:
– Как же так? Ведь я колхозник. И деревянный дом мне строят. В бумаге об этом написано. Росмунта, принеси бумагу о новом доме! – крикнул он в дверь.
Росмунта принесла конверт.
– Ваш дом никуда не денется, – сказал Праву, прочитав письмо. – Подумай, для чего тебя посылают в стойбище? Чтобы помочь землякам посмотреть в ту сторону, где правда… Ты вернешься в Торвагыргын, но не один, а вместе со всеми.
– А разве я сумею? – с сомнением произнес Коравье.
– Я уверен, – ответил Праву.
– Когда мне нужно переселяться?
– Если можно, то побыстрее. Люди должны понять, как нужна их детям грамота. А кто, кроме тебя, им растолкует? Ты же теперь грамотный!
– Выходит, я буду вроде бы… тьфу… забыл это слово. Как оно по-русски?
– Агитатором? – подсказал Праву.
– Верно! – обрадовался Коравье. – Агитатором! Спасибо тебе, Праву, что ты доверил мне такое важное дело! Переселюсь, раз так нужно людям.
Праву поздно ночью ушел обратно в Торвагыргын.
Коравье, хоть и сомневался в своих силах, все же был безмерно рад и горд поручением. Росмунта пыталась поворчать: то ли по праву равенства, то ли была недовольна, но Коравье прикрикнул на нее, вспомнив мужскую власть:
– Разве ты поймешь, женщина? Это коммунистическое поручение, достойное только настоящего мужчины!
Трактор, на котором сидел Коравье с семьей, с грохотом въехал в стойбище Локэ. Однако на улице, несмотря на день, было пусто. Никто не встречал их и в старом жилище. Рэтэм за лето обветшал и зиял множеством дыр. В яранге пахло затхлостью и запустением.
Первым делом Коравье содрал рэтэм и натянул вместо него на жерди брезент. Росмунта поставила в полог три мощные керосиновые лампы. Одна из них питала радиоприемник, подаренный Кымыргином.
К вечеру яранга Коравье снова приняла обжитой вид. В довершение всего Росмунта завела купленный в Торвагыргыне патефон и выставила его к двери.
Из некоторых яранг стали высовываться головы, но тут же прятались обратно.
Костер долго не разгорался. Росмунта кашляла, а тут еще от дыма заплакал Мирон. Пришлось от костра отказаться и разжигать примус.
Коравье распаковывал вещи, раскладывал их в яранге и не мог отделаться от ощущения, будто кто-то подсматривает за ним. Он несколько раз резко оглядывался на дверь, пока обеспокоенная Росмунта не спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103