Каждый месяц на основе вновь разысканных документов они вносят поправки в генеалогические деревья. Давайте подкупим всех архивариусов Германии и впишем в метрические записи каждому чистокровному немцу по одному предку еврею! Завтра вся Германия узнает, что Геринг - вовсе не Геринг, a Hering - простая еврейская селедка - и что нет ни одного национал-социалиста, дедушка или по крайней мере прадедушка которого не был бы евреем! Выслушав слова Калленбрука, все двенадцать мудрецов пустились отплясывать большевистский гопак. Когда улеглась первая вспышка всеобщего восторга, старец с двойными усами обратился к Калленбруку: - Было нас до сих пор двенадцать сионских мудрецов. Каждый из нас придумал немало козней на погибель христианскому миру, но никто не додумался до более гениального плана. Ты заслужил почетное звание сионского мудреца. С сегодняшнего дня нас будет тринадцать! Тут все старички пришли в такое ликование, что долго не могли угомониться. Профессору Калленбруку надели на плечи атласный лапсердак, на голову большую шапку раввина и усадили его на самое почетное место. Профессор не без удивления заметил, что из его бритого подбородка, как вода из библейской скалы от прикосновения жезла Моисеева, брызжет длинная серебряная борода. Когда водворилась тишина, старики приступили к обсуждению деталей плана мщения. - Если в один день у каждого немца окажется по предку еврею, то всем им, волей-неволей, придется с этим примириться, и между ними не получится никакого раздора, - сказал черный, лоснящийся старец с длинными клыками седых усов, похожий на моржа. - Поэтому, по моему разумению, нужно вписывать не сразу всем, а постепенно: сначала одним национал-социалистам, и не всем, а сперва только самым заслуженным. Все согласились с этим справедливым замечанием, и тут же было постановлено для начала вписать еврейских предков только членам национал-социалистической партии, обладателям партийных билетов с № 1 по №
10 000.
К подкупу архивариусов решено было приступить немедленно. Старички поспешно принялись сгребать со стола золотые монеты и, позванивая ими в карманах, спели хором:
Гей, Сион, сияй восторгом! Увеличился наш орган На одного мудреца! Ламцадрица ца-ца!
Затем, выкинув несколько коленцев и нахлобучив шапки, они скопом исчезли в дверях, оставив Калленбрука одного за пустым столом с телефоном и двумя семисвечными канделябрами. Профессор хотел было окликнуть усобрового старца, спросить, оставаться ли ему здесь, или идти вместе с ними, но комната была уже пуста. Свечи горели тускло, подмигивая профессору и проливая стеариновые слезы на опустевший стол, на тарелку с мацой, на одинокий забытый кружок золотого металла. Профессору Калленбруку стало не по себе. У него промелькнула мысль, не заманили ли его в ловушку. Мысль эта сгустилась в паническую уверенность, когда в коридоре настойчиво, не умолкая, задребезжал звонок. Профессор метнулся, задел локтем и сшиб канделябры. Свечи заморгали и потухли. Он остался в полной темноте. Теперь ему казалось, что звонят не в коридоре, а надрывается на столе телефон. Дрожащими руками он шарил впотьмах по столу, не находя аппарата, и больно ушиб обо что-то палец. Наконец рука его нащупала телефонную трубку. Он рванул ее и поднес к уху... - Алло! Кто это?
* * *
- Господин профессор Калленбрук? - закартавил в трубку чей-то знакомый голос. - Добрый вечер! Говорит доктор Гиммельшток. Что это с вами сегодня? Почему вас нет в пивной Левенброй? Сидим без вас уже полтора часа. Наконец решили вам позвонить. Вы нездоровы? - Я?.. То есть как это?.. - бормотал Калленбрук. - Жаль, что вы не забежали на кружечку. Господин юстицрат Нольдтке был сегодня в ударе и рассказывал очень интересные вещи... Кстати, должен вас поздравить: ваша книга об эндогенных минус-вариантах еврейства очень понравилась вождю. Читал ее вчера в постели до двух часов ночи... Ну, когда же мы вас увидим? Завтра? Давайте, обязательно. Есть много интересных новостей!.. Если успею, заеду к концу послушать ваш сегодняшний доклад... Собеседник повесил трубку. Профессор Калленбрук еще несколько минут сидел в темноте с телефонной трубкой у уха. Потом ощупью повесил трубку на рычаг. Нашарил рукой выключатель. Вспыхнула настольная лампа. Щуря глаза от света, профессор оглядел свой старый, хорошо знакомый кабинет - письменный стол, телефон, пепельницу, ящик для сигар, разложенные на столе гранки: "В противовес римскому носу и другим многочисленным разновидностям классического греко-нордического типа семитический нос характеризует прежде всего заметная гипертрофия парных треугольных гиалиновых хрящей, образующая в сочетании с выдающейся горбинкой..." Профессор Калленбрук одним прыжком вскочил из-за стола и подбежал к зеркалу. Шумный вздох облегчения сотряс его плотное тело. Между мешковатых глаз, над усиками, коротко подстриженными по национальной моде, возвышался безукоризненно прямой, чуть утолщенный на конце нос Калленбруков. Строгость и чистота его арийских линий не могли вызвать никаких сомнений. Профессор провел ладонью по лбу: "Пфуй! И как это человеку может померещиться подобная дрянь?" Он вернулся к столу, взглянул на номер "Фелькише Беобахтер" с отчеркнутым красным карандашом объявлением: "Сегодня, в 8 часов вечера, в "Клубе друзей воинствующей евгеники" профессор доктор Отто Калленбрук прочтет доклад на тему: "Семитический нос как один из наследственных минус-вариантов еврейства". После доклада прения". Профессор взглянул на часы: "Ай-ай-ай! Без десяти восемь!" - Берта! - позвал он, открывая дверь в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11