Наша амбразура была, по счастью, совершенно непробиваема для снарядов, и доблестный Раздесятый полк под моим началом понес весьма незначительные потери.
- Не горячитесь, ребята, - сказал я, - вот погодите, скоро у вас будет работка куда какая горячая.
Бравые ребята ответили мне дружным ирландским "ура". Я заметил, что наш пленник не остался равнодушен к этим звукам.
- Земляк, - сказал я, - я тебя признал. Но никогда еще ирландец не был изменником.
- Taisez-vous, - проговорил он, прикладывая палец к губам, - C'est la fortune de la guerre: Молчите. Таковы превратности войны (франц.). если вы когда-нибудь попадете в Париж, спросите там маркиза д'О'Махони, и я встречу вас там гостеприимством, которого из-за ваших тиранических законов не могу оказать в стенах отчего дома у нас на родине.
Слеза затмила мне очи, и я горячо пожал ему руку. Так, значит, это знаменитый полковник прославленной Ирландской бригады, возведенный Наполеоном в сан маркиза на поле Аустерлица!
- Маркиз, - произнес я, - страна, вас изгнавшая, гордится вами. Но чу! Вот, если не ошибаюсь, и сигнал к атаке.
И действительно, капитан Ванделор прискакал к нам сквозь град шрапнели, попросил командира Раздесятого полка, предписал мне находиться в полной боевой готовности и дожидаться только, пока подойдут с флангов Пятидесятый и Шестидесятый полки вместе с отрядом гренадер Германского легиона. Верные вояки вскоре и впрямь объявились; Пятидесятый полк возглавлял Джек Аркепузан (виданное ли дело, чтобы кто-то шел на штурм, а Джек оставался в стороне?), а доблестный Поцтаузенд вел своих ганноверских ветеранов.
Взвилась еще одна ракета.
- Вперед, бойцы доблестного Раздесятого! - воскликнул я громовым голосом. - За мной, ребята из Киллалу, за вашим капитаном!
И с пронзительным криком "ура", перекрывшим пушечный грохот, мы ринулись вверх по склону. Аркепузан со своим храбрым Пятидесятым и доблестный Поцтаузенд от нас не отставали. Мы одолели равелины, мы миновали кульверины, в штыки разделавшись с пушкарями прямо у лафетов; двумя огромными люнетами по обе стороны контрэскарпа мы просочились наверх и изготовились к штурму самой цитадели. Я видел Сульта на стене - он был без кровинки в лице; и подлец Камбасерес, в тот день ускользнувший у меня прямо из рук, заметно дрожал, подбадривая своих солдат.
- Вперед, ребята, вперед! - хрипло гаркнул я.
- Ур-ра! - отозвался мой доблестный Раздесятый.
Но в рядах противника возникло какое-то движение. У стены появился офицер, весь сверкающий орденами, и другой - в сером сюртуке и в треуголке набекрень, и я узнал императора Наполеона и прославленного Иоахима Мюрата.
- Положение наше, как я вижу, весьма плачевно, - сурово сказал Наполеон. - Придется мне тряхнуть стариной и снова заделаться артиллеристом.
Тут Мюрат зарядил последнее стодвадцатичетырехфунтовое орудие, которое еще не заставила замолчать наша артиллерия, и император навел его прямо на нас.
- Ур-ра, ребята из Киллалу! - воскликнул я. В тот же миг я успел почувствовать, как меня охватывает оцепенение смерти, и бездыханным трупом растянулся на крепостном валу.
II
- Тише, - проговорил кто-то, и я узнал голос маркиза д'О'Махони. Хвала небесам, к вам вернулся рассудок. Это первые разумные слова, которые вы произнесли за полтора месяца.
- Ей-богу, так оно и есть, полковник, душа моя, - отозвался другой голос, еще более мне знакомый: то был мой честный и доблестный Ланти Кланси, он рыдал у моего изголовья от счастья, что его хозяин начал поправляться. О! а! Мистер Фил, мистер Фил! Какой же это будет великий день, когда я пошлю счастливое известие (я бы и послал, да вот только писать не умею) госпоже вашей матери и вашим сестрам в замок Фогарти! Его преподобие отец Люкас, когда прочтет письмо, так будет прыгать от радости, что похудеет. Полтора месяца вы метались в постели, что разъяренный лев в клетке, и бредили, будто совсем обезумели, как тот хряк у Мика Малони, что принял Миков парик за капустный кочан, сжевал его и помер от колик.
- Значит, я был без памяти? - слабым голосом спросил я.
- Ну да! Разве вы еще вчера не величали меня своей обожаемой доньей Анной и не тянули меня за бакенбарды, будто это шелковистые локоны прелестной сеньоры?
В это самое мгновенье со стула, стоявшего у моего изножья, густо покраснев, поднялась прелестнейшая из когда-либо виденных мною юных красавиц и павой выплыла вон из комнаты.
- Бредил, о слепец и негодяй?! - воскликнул я. - А кто же тогда эта прекрасная дама, которую ты спугнул своей наглостью? Донья Анна? Где я?
- В надежных руках, Филип, - ответил полковник. - Вы в моем доме на Вандомcкой площади в Париже, коего я являюсь военным губернатором. Вы и Ланти были повержены под Бургосом воздушной струей от пушечного ядра. Вам нечего стыдиться: сам император произвел этот выстрел. - Полковник обнажил голову, произнося дорогое всей Франции имя. - Когда наши солдаты возвращались после вылазки, в которой была отбита ваша доблестная атака, вас нашли распростертым на бруствере, и я позаботился о том, чтобы перенести вас в город. Правда, рассудок вас оставил, когда вы очнулись, но я не пожелал покинуть в беде сына моего старого друга Филипа Фогарти, спасшего мне жизнь в девяносто восьмом году, и в собственной карете привез вас в Париж.
- Да, и вы много раз норовили выпрыгнуть в окошко, мистер Фил, добавил Кланси.
- Привез вас в Париж, - с улыбкой продолжал полковник, - и здесь, стараниями моих ученых друзей Бруссэ, Эскироля и барона Ларэ, здоровье, хвала небу, к вам возвратилось.
- Но кто этот прелестный ангел, выпорхнувший из комнаты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29