По всем правилам, он после каникул должен был привезти мне ровно шестнадцать шиллингов за шесть недель. Расчет тут очень проста дав взаймы три пенса, я через неделю получал шесть, через две недели - шиллинг, через три недели - два шиллинга, через четыре недели - четыре, через пять недель - восемь, через шесть недель шестнадцать, и это только справедливо, не так ли? Но когда этот подлый, бесчестный негодяй Бантинг вернулся из дому, он отдал мне - нет, вы только подумайте! всего полтора пенса.
Однако я с ним сквитался, можете не сомневаться. Через две недели он истратил все, что дали ему родители, и тут-то я взял его в оборот. Я заставил его не только заплатить мне весь долг сполна, но и отдавать мне четверть бутерброда с маслом за завтраком и четверть бутерброда с сыром за ужином, и задолго до конца полугодия ко мне перешли его серебряный ножичек для фруктов, компас и щегольской жилет с серебряным шитьем, в котором я приехал домой ужасно гордый и важный. Но это еще не все, в кармане жилета, кроме пятнадцати шиллингов, того самого ножичка и медного штопора, который достался мне от другого мальчишки, лежали три золотых гинеи. Неплохой процент с двенадцати шиллингов, что были у меня вначале, правда? Если бы мне еще хоть раз повезло вот так же в жизни! Увы, сейчас люди стали куда скупее, чем в те добрые старые времена.
Да, так вот, приехал я домой в своем великолепном новом жилете; и когда я подарил штопор батюшке в знак сыновней любви и уважения, моя дорогая матушка разразилась потоком слез, осыпала меня поцелуями и едва не задушила в, объятиях.
- Благослови тебя бог! - всхлипывала она. - Благослови тебя бог за то, что не забыл своего старика отца! А где ты купил его, Боб?
- Я купил его на свои сбережения, маменька, - отвечал я, и это была святая правда. Услышав эти слова, матушка обернулась к отцу, сияя улыбкой, хотя по лицу ее текли слезы, взяла его за руку, а другой рукой привлекла меня к себе.
- Какой благородный ребенок! - сказала она. - И ведь ему всего девять лет!
- Клянусь богом, - сказал батюшка, - он славный парень, Сьюзен. Спасибо, сынок. Вот тебе полкроны, а штопором твоим мы сейчас откроем бутылку самого лучшего вина.
И он сдержал слово. Я всегда любил хорошее вино (хотя и не держу его в своем погребе, самоотверженно ограничивая себя во всем), а в тот вечер я впервые по-настоящему почувствовал его вкус, - благо мои родители, счастливые подарком, позволили мне пить сколько душе угодно. Однако самое приятное заключалось в том, что мне-то штопор стоил всего три пенса, - те самые три пенса, что один из мальчиков не сумел заплатить мне в срок.
Убедившись, что игра эта весьма выгодна, я стал изливать на родителей свою щедрость, - нужно сказать, это отличнейший способ воспитать у ребенка широту души и благородство. Матушке я сначала подарил хорошенький медный наперсток, и она дала мне полгинеи. Потом я презентовал ей премиленький игольник, - я сделал его сам из пикового туза от нашей колоды карт, а горничная Салли обшила его кусочком розового шелка, который дала ей барыня; страницы я выкроил из куска фланели, - им мне завязывали шею, когда у меня болело горло, - и очень изящно обшил их кружевами. От игольника попахивало нюхательной солью, но все равно он получился такой красивый и привел матушку в такой восторг, что она немедленно отправилась в город и купила мне шляпу с золотыми галунами. Потом я купил батюшке прехорошенькую фарфоровую палочку набивать табак в трубку, но, увы, мой дорогой родитель оказался далеко не так щедр, как мы с матушкой. Получив подарок, он только захохотал, а я-то рассчитывал, что он даст мне уж никак не меньше, чем полкроны.
- На сей раз, Боб, - сказал отец, - денег ты не получишь. И вообще, мой мальчик, не нужно больше подарков, - право же, они обходятся слишком дорого.
Дорого, скажите на милость! Ненавижу скупость, даже если ее проявляет родной отец.
Однако я должен рассказать вам о жилете с серебряным шитьем, что достался мне от Бантинга. Когда я приехал в нем домой, матушка спросила, откуда у меня такой жилет, и я рассказал ей, ничего не утаив, что мне подарил его один из учеников за мою к нему доброту. И что, вы думаете, сделала матушка? Когда я возвращался после каникул в школу, она написала доктору Порки письмо, где благодарила его за внимание к ее ненаглядному сыночку и просила передать от нее шиллинг славному, благородному мальчику, который подарил мне жилет!
- Что это за жилет, - спросил доктор Порки, - и кто его тебе подарил?
- Бантинг, сэр, - отвечал я.
- Позвать сюда Бантинга!
Привели этого неблагодарного щенка. Поверите ли, он расплакался, сказал, что жилет ему подарила мать, но он вынужден был отдать его в уплату долга "Мешку с медяшками", - этот мерзавец так и назвал меня, только подумайте! Затем он рассказал, как за полтора пенса, взятые у меня взаймы, принужден был выплатить мне три шиллинга (ябеда несчастная, как будто кто-то заставлял его занимать у меня эти полтора пенса!), как я точно так же обирал (да, да, обирал!) других мальчиков и как, имея всего двенадцать шиллингов, я нажил четыре гинеи...
Мне приходится призвать на помощь все свое мужество, чтобы описать позорную сцену, которая за этим последовала. Созвали всех учеников, извлекли из моего шкафчика тетрадь, в которой я записывал, кто сколько мне должен, и заставили меня вернуть им все до фартинга! Тиран отобрал у меня и те тридцать шиллингов, что я получил от своих дорогих родителей, и сказал, что положит их в кружку для бедных; после чего он произнес перед учениками пространную речь о пагубе скряжничества и лихоимства и в заключение сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19