Эспиньоли обречены.
Давэн безнадежно махнул рукой по направлению к шаткому фасаду, затем прибавил:
– Старый флигель сохранился лучше.
Это была правда. За исключением рухнувшей в пруд угловой башни, «старый флигель» остался почти нетронутым и был, пожалуй, даже пригоден для жилья. Комнаты стояли пустые, окна без стекол, паркеты прогнили, деревянная обшивка стен сорвана, но легко было отыскать комнату Гоготы Бишлон и ту, что занимала м-ль де Фреваль. Войдя в эту последнюю, Пьер Давэн схватил меня под руку:
– Вот здесь, в этих четырех стенах, закончилась повесть, которую я тебе рассказал… По смерти г-на де Вердло Анна-Клавдия де Фреваль унаследовала замок и земли эспиньольского поместья. Из всего замка, наглухо заколоченного, она выбрала себе для жилья одну эту комнату, затворилась в ней и никогда из нее не выходила. В ней-то и нашли ее вернонские санкюлоты. Они пришли целой гурьбой, вооруженные пиками, в красных колпаках и одушевленные самой безукоризненной гражданственностью. Чтобы удостовериться в том, что старая барышня де Фреваль (в 1793 году ей было больше семидесяти лет) была доброй патриоткой, эти господа решили заставить ее чокнуться с ними. При виде вина, наполнявшего поднесенный ей бокал, она побледнела и с отвращением оттолкнула его. Один из грубиянов, окружавших ее, завопил: «Так как гражданка не желает республиканского вина, то пусть она напьется воды вот из этого пруда!» После этого они схватили ее, приволокли к открытому окну, раскачали и швырнули в пруд. Она сразу же пошла ко дну. Сделав это, ребята приступили к грабежу замка. Все, что находилось в нем, было разбито, растащено, раскидано. До сих пор я еще покупаю иногда предметы, происходящие из этого замка, ибо ничто не пропадает бесследно; этим принципом должен руководиться всякий коллекционер и всякий историк. Так, я нашел у одного крестьянина письма маркизы де Морамбер к г-ну де Вердло, которые я читал тебе. Что касается основного события повести, то оно рассказано в бумагах г-на де ла Миньер, семья которого находилась в родстве с предками моей жены, и который узнал ее вероятно от Аркнэна и Гоготы Бишлон. Аркнэн, мне кажется, отлично догадался о характере эскапады м-ль де Фреваль. Что касается г-на де Шомюзи, то я попросил собрать о нем справки в Париже, откуда и получил желательные сведения так же, как и сведения относительно Манетты Бергатти, которая была любовницей атамана Столикого, а также Шомюзи, и матерью Анны-Клавдии, – обстоятельство, которое прольет свет на множество вещей, если только для этого недостаточно простого соображения, что женщины суть женщины, и что все безумства в них. Автор Грешницы не станет возражать мне.
Пьер Давэн помолчал некоторое время, затем продолжал:
– В конце, концов мне кажется, что все это не так уж необыкновенно. Повесть Анны-Клавдии де Фреваль не является разве вариантом повести Психеи, разве не является она повестью – увы! – всех душ, устремляющихся в поиски за любовью, и ее эскапада разве не является вечным похождением всех страстных сердец? Капля масла заменена в ней каплей крови. Но я не скажу этого в присутствии моей жены; она выцарапает мне глаза…
И он прибавил со смехом:
– Она немного ревнует меня к моей разбойнице…
День вечерел; большая стрекоза летала по комнате. В молчании слышался сухой и вибрирующий шум ее крыльев. Я подошел к окну и в последний раз взглянул на поверхность пруда, где покоилась, в мирной глубине, дочь Люка-Франсуа де Шомюзи и Манетты Бергатти, Анна-Клавдия, известная под фамилией м-ль де Фреваль.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60