Она показывает мне альбом – засушенные цветы и о каждом спрашивает: узнал ли я или нет?Все засушенные цветы на одно лицо, и я мог бы по ее лукавой улыбке сочинять, но за меня кто-то отвечает: «нет – нет – нет».«А эти, ты узнаешь? Это я!» и она подносит цветы к моим губам.Я хотел сказать: узнал, но это были не цветы, а твои птички, и я уже не в комнате, а на дворе в собачьей конурке, запутался в соломе, вою. Собака воет с заливом. Перевыв все собачьи жалобы, я опять попал в комнату.Весь стол в шелках для вышиванья, розовые мотки. Я присел с краю и задремал. И мне представилось, будто со цветами в руках входят три жандарма. И я очнулся. Но только что протянул руку взять ломтик ветчины, двери раскрылись и вошли три жандарма.«Я вас во сне видел, говорю я жандармам, а куда же вы цветы девали?»«Собака съела!» отвечают жандармы и по-собачьи облизываются: язык розовый, ветчинный.И тут какой-то, подвинув на столе шелковинки, уселся против меня. Как он вошел, я не заметил. И глядя на него, я подумал: «с такого надо снять семь шкур, чтобы пришелся мне по душе».«Ваш обвинительный пункт, говорит он, пронырливая меня глазами: переправляясь через реку, вы объясняли естественное происхождение имен существительных».«Много вы знаете?» говорю, задирая, а сам думаю: «попался».«Очень просто: кто-нибудь подслушал и записал», говорит следователь.И я чувствую, что я выглажен и скатан: «без существительных» меня так легко схватить голыми руками.И очутился в Гнезниковском переулке – или сами ноги вели меня в Охранное. И вижу навстречу Чехов и с ним провожатый, с песьей головой мальчик.«Где же вы теперь живете?» спрашиваю Чехова.«Да все в Москве, говорит Чехов, на Воронцовом поле, где жил Островский, дом под горой в репейнике на пустыре».«А что же вы написали на пустыре – места мне с детства памятные?»Чехов показал на своего спутника. Я понял, говорить опасно. И очутился в пустой церкви.А посреди пустой церкви, как дрова, свалены, покойники. Стал я вглядываться, а разобрать невозможно, все на одно лицо, как засушенные цветы. И один поднялся и вышел на амвон.Он был как все без покрова, ноги измазаны дегтем:«Ваш обвинительный пункт»... Выбит из колеи Меня швырнуло, и я очнулся в пустой комнате. И затаился: чувствую, под кроватью кто-то ищет поудобнее улечься: с боку на бок, притихнет и снова заворочается. И как это случилось, не заметил, оно выползло из под кровати и поползло, вот брюхом наткнулось на мои сапоги, заворочалось и опять полезет.Боюсь шелохнуться. Я знаю оно близко, обойдет стул, наметится и прыгнет на меня. Бухгалтерия Поезд стоял далеко за городом в поле и очень длинный. Я прошел все вагоны и задумал выкупаться. Но только что разделся, поезд тронулся. Я догонять, да куда там, не за что зацепиться. А мне говорят:«Вот билеты, считай!»Считать хитрость не большая и разложить по номерам просто. А билетиков кипа и все пестрые, в глазах мелькает. Но я все-таки справился. И думаю, «догоню поезд». Но только что подумал, подсунули целую кипу: «считай и раскладывай». А сосчитанные смешали. И опять я считаю и раскладываю, да не так уж споро, но и на этот раз довел до конца и для порядку и старые и смешанные восстановил. Но ждать не пришлось, снова завалили меня билетами, а прежнюю работу, все стройные ряды – в кашу. Черт бы вас побрал! Мать С террасы я смотрел на облетевший сад. Какой ясный день – «бабье лето!» По желтой от листьев дорожке пробирается старуха, вся-то оборванная и лицо мокрое. И я подумал: «не спроста идет!» Да скорее к двери и по лестнице наверх. И слышу – да кому ж кроме, старуха бежит. Я в комнату – и она за мной, я в другую, а она тут-как-тут. Я в угол за комод, скорчился весь, закрыл глаза.«Чего ты боишься, слышу голос старухи, я твоя мать!»«У меня мать не такая!» а сам думаю: «одна из матерей?»А она наклонилась ко мне – какие загубленные глаза! – да за шею меня, цап! Макароны Мой неизменный спутник, в природе не существующий, а только в моих снах и игре воображения, поднял меня на гору к кратеру. Стоим у самого края. Как всегда набалагуря, спутник-алабор Спутник-алабор – Алабор – суетной, неугомонный (диалектн.) .

перепрыгнул, а я упал в кратер.И вот в черноте я цепляюсь руками за какие-то горячие чугунные вешалки вверх на землю.И слышу, кричит:«Вылезай скорей, я тебе макароны сварил в плевательнице, боюсь остынут».А мне все равно в какой посуде, стылые или рот обжечь, лишь бы на свет! Тонь ночи То die, to sleep;То sleep: perchance to dream: ay there's the rubFor in that sleep of death what dreams may come,When we have shuffled off this mortal coilMust give us pause... To die, to sleep... (эпиграф) –

Умереть, уснуть. Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум, –
Вот что сбивает нас...

Шекспир У. Гамлет. Акт III. Сцена 1. (Пер. М. Лозинского)

Shakespeare, Hamlet. Act III, Sc. 1. Тонь – тоня – глубокое место, где ловят рыбу. Закидка невода: «в иную тоню воз вытащишь, в иную ничего». Не жалуюсь: порожнем не подымался.Из тысячи снов я выбираю сто. В них моя взбудораженная душа, – так говорит мне мое наддушевное – мой горький страж: а он знает больше меня и, следя за мной, никогда не встревается в мою растерзанную жизнь.Моя душа не богата ни глубиной, ни размахом. Подводя итог, я могу это твердо сказать. Правда, мечта меня не оставляет, источник моих желаний не иссякнул, чувства мои остры, да выше головы не прыгнешь.В моих снах воспоминания, отклик на книги, события дня, игра слов и загадки-предзнаменования, которые открываются много позже, как в гадании.О смерти моей дочери мне открылось во сне – «О тебе – Наташа». Подтверждение я получил через два года:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25