..
– Нет проблем, Дианочка! О чём ты говоришь?! Вот пожалуйста… – И Водила вытащил из заднего кармана бумажник.
Мы как-то с Шурой по телевизору смотрели выступление одного фокусника. У него всякие предметы в руках исчезали. Потрясающий был фокусник. Так вот у этой Маньки десять долларов исчезли в руке втрое быстрее!
Посбрасывали они одежду на сиденья, Манька ловко и привычно сиганула наверх – в подвесную шофёрскую койку. Водила влез за ней следом. Стали они там дышать и устраиваться.
Вдруг слышу, Манька так испуганно охнула и возмутилась:
– Ой, мамочка!.. Это что же за оглобля такая?! Да если бы я знала, я бы ни в жисть не согласилась!..
– Ничего, Дианочка… – шепчет мой Водила. – Я тебе ещё пятёрочку наброшу за вредность… Ну, с Богом!..
Подвесная коечка скрипнула, и Манька к-а-а-ак заорёт, ка-а-к завоет, ка-а-ак заверещит!.. У меня даже кусок ветчины в глотке застрял. Хорошо, рядом плошка с молоком стояла. Я хоть запить успел. А то так и подавиться недолго.
Нет, что ни говори, а вчерашняя черненькая – Сузи, та покрепче была! Главное, что Сузи это делала с удовольствием. Как Дженни… А Маньке теперь – не до удовольствия. Не то что прежде, когда её вся шашлычная трахала – и сотрудники, и посетители. Теперь Манька – деловая. Бизнесмен. Теперь Манька деньги зарабатывает. Крутая – дальше некуда…
Покряхтела она там наверху, поохала фальшивым голосом и вдруг так деловито, как в очереди за огурцами, говорит моему Водиле:
– Ты давай закругляйся поскорей, а то у меня перерыв кончается.
И если от всхлипов вчерашней Сузи я даже сам завёлся на это дело, то тут мне стало так тошно, так противно, что я бросил свою замечательную жратву и выпрыгнул из кабины к чёртовой матери на железный пол автомобильного трюма. Тьфу!.. Пропади она пропадом эта Манька-Диана…
Ну нельзя!.. Нельзя, как говорил Шура, «разлагать гармонию алгеброй». Я понятия не имею, что это такое, но Шура обычно говорил эту фразу в очень схожих ситуациях. И я был с ним совершенно согласен – нельзя!..
Смотался я к пожарному ящику с песком, сделал все свои естественные дела, зарыл поглубже и побрёл под машинами. И чувствую – ноги меня сами несут к серебристому «мерседесу». Причём без какого бы то ни было желания трахаться. Просто поболтать… А то и с Водилой, и со всеми остальными у меня, как бы сказать, «игра в одни ворота». Я их всех понимаю, а они меня – нет. А тут, с Дженни, вариант обоюдный. Она меня понимает, я её понимаю, болтай, пока язык не отсохнет! Можно было бы, конечно, потрепаться и с Рудольфом, я этот ночной бар нашёл бы запросто, но Водила так просил «не отсвечивать», что подвести его под неприятности с администрацией судна, с моей стороны, – было бы просто непростительным грехом. Я и попёр напрямик к «мерседесу»…
Иду, а в башке у меня вдруг начинает крутиться этакая логическая спираль: «мерседес» – Дженни – золотая зажигалка – мой Водила – его желание объявить по корабельному радио – дескать, «кто потерял такую-то и такую-то зажигалочку?» – возврат зажигалки этому хаму – хозяину Дженни…
Нет! Этого я не мог допустить! Пока мой Водила-Мудила, со своей исконно-посконной, – чисто российской совестливостью, ещё не добрался до радиорубки, я должен кое-что предпринять. Тем более что для этого сейчас самый подходящий момент!
Я развернулся и галопом помчался к своему грузовику. Вскарабкался в кабину через приспущенное боковое стекло как раз в тот момент, когда мой Водила под истошный вой Маньки-Дианы заканчивал свои половые упражнения.
Зажигалку я увидел сразу же. Она валялась на полу кабины, выпав из кармана джинсов моего Водилы, впопыхах брошенных на сиденье. Там же, на полу, валялись рассыпанные сигареты и какая-то медная денежная мелочь.
Я прихватил зажигалку зубами, снова выполз из ходуном ходившей кабины, но уже не спрыгнул вниз, а, наоборот, вскарабкался на крышу кабины. А уже оттуда пробраться в запретный фургон было для меня делом плёвым…
Внутри фургона, в кромешной темноте, стараясь не вдыхать запахи, идущие от «той» пачки фанеры, я проскакал по остальным упаковкам к самому заднему борту. Там я обнаружил провонявшую соляркой и перегоревшим машинным маслом грязную коробку с ветошью и зарыл туда золотую зажигалочку от самого «Картье», стоимостью в пять с половиной тысяч долларов. А это не хвост собачий! Это – пятьсот пятьдесят Манькиных шофёров-дальнорейсовиков!..
Если считать каждого по червонцу. Потому что, кроме моего Водилы, вряд ли найдётся ещё кто-то, кто станет добровольно доплачивать к Манькиной таксе пять долларов за нестандартность собственных размеров…
А мой Водила пусть пока думает, что он потерял зажигалку. Зато, когда через месяц мы будем возвращаться в Петербург к Шуре Плоткину, я преподнесу эту зажигалку своему Водиле «в самом лучшем виде», как сказал бы Шура.
Вылез я из фургона и уже с лёгким сердцем побежал к «мерседесу» – рассказать всё Дженни. Однако серебристый «мерседес» сухо и неприветливо встретил меня наглухо поднятыми стёклами дверей и намертво задраенным верхним люком.
Дженни в машине и след простыл.

* * *

Мне ничего не оставалось делать, как вернуться к своему грузовику.
Маньки-Дианы не было. Видимо, у неё кончился перерыв в судомойке и она умчалась готовить посуду к обеду шестисот пассажиров.
Водила ползал по кабине, поднимал на полу коврики, заглядывал под сиденья. Увидел меня и огорчённо сказал:
– Вот, Кыся… Зажигалочка-то твоя – тю-тю! Видать, мало ей, сучке, пятнадцати долларов показалось, этой Диане задроченной, так она ещё и зажигалочку нашу скоммуниздила…
Неожиданно мне стало вдруг очень жалко эту дурёху Маньку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29