– Стало быть, желудок дает о себе знать? И есть на то причина?Стейси взяла на себя заботы об отце несколько лет назад, когда умерла ее мать. Дочь была одинока, молодость ее давно прошла, но она никогда и не проявляла никаких устремлений, кроме как стать хозяйкой дома. У нее не было ни мужа, ни детей, поэтому она усердно хлопотала вокруг судьи.Стейси отродясь не была красавицей, и возраст не внес поправок в это прискорбное обстоятельство. Бессмысленно пытаться описать ее прелести с помощью тактичных эвфемизмов. Она всегда была дурнушкой. И все же в Пурселле она пользовалась всеобщим уважением и признанием.Ее имя входило в список членов любой сколько-нибудь значимой женской организации. Она вела уроки для девочек в воскресной школе при первой Методистской церкви; исправно, каждое субботнее утро, навещала обитателей дома престарелых, а по вторникам и четвергам играла в бридж. Дни ее были сплошь заняты всевозможными мероприятиями. Одевалась она хорошо и дорого, хотя для своего возраста чересчур старомодно.Манеры ее были безукоризненными, благовоспитанность изысканной, нрав спокойным и ровным. Благородный стоицизм, с которым она сносила удары судьбы, вызывал восхищение. Все полагали, что она довольна и счастлива.Но сограждане ошибались.Маленький, похожий на воробья, судья Уоллес надел тяжелое пальто и направился к двери.– Мне вчера вечером позвонил Ангус.– Да? И чего он хотел? – поинтересовалась Стейси, поднимая отцу воротник, чтобы его не прохватило ветром.– Вчера приехала дочь Седины Гейгер. Стейсины хлопотливые руки замерли, она даже отступила назад. Их глаза встретились.– Дочь Седины Гейтер?Губы ее побелели как мел, голос стал резким и пронзительным.– Она родила ребенка, помнишь, Александрой, кажется, назвали.– Да, Александрой, помню, – рассеянно повторила Стейси. – Она здесь, в Пурселле?– Вчера, по крайней мере, была. Вполне уже взрослая.– Почему ты мне вчера не сказал, когда я пришла домой?– Ты поздно вернулась со званого ужина. Я уже лег. К тому же я понимал, что ты устала, незачем было тебя попусту беспокоить.Стейси отвернулась и принялась выбирать из конфетницы целлофановые обертки. У отца была досадная привычка оставлять их в вазочке.– Почему это неожиданное появление Селининой дочери непременно должно меня обеспокоить?– В общем-то нипочему, – ответил судья, радуясь, что не видит глаз Стейси. – Впрочем, теперь, возможно, все в этом чертовом городишке пойдет наперекосяк.Стейси вновь повернулась к нему. Ее пальцы терзали кусочек целлофана.– Отчего вдруг?Неожиданно рыгнув, судья прикрыл рот кулаком.– Она работает в Остине, в районной прокуратуре.– Дочь Седины?! – воскликнула Стейси.– Черт-те что, правда? Кто бы мог подумать, что из нее выйдет что-нибудь путное? Росла-то ведь без родителей, с одной Мерл Грэм.– Ты пока так и не сказал, зачем она явилась в Пурселл. Навестить кого?Судья отрицательно покачал головой.– Боюсь, по делу.– Она имеет какое-то отношение к минтоновской лицензии на открытие ипподрома?Он отвел глаза, теребя в волнении пуговицу на пальто.– Да ист; у нее, э-э-э, у нее есть разрешение окружного прокурора вновь произвести расследование по делу об убийстве ее матери.Казалось, плоская грудь Стейси вдруг еще больше ввалилась. Она бессильно шарила за спиной руками, стараясь нащупать место, к которому можно было бы прислониться.Сделав вид, что не замечает страданий дочери, судья сказал:– Пату Частейну пришлось устроить для нее встречу с Минтонами и Ридом Ламбертом. Там, по словам Ангуса, она во всеуслышание самоуверенно заявила, что рано или поздно непременно выяснит, кто из них убил ее мать.– Что? Да она сумасшедшая!– Ангус утверждает, что нет. Говорит, язык у нее – как бритва, она в здравом уме и отнюдь не шутит.Нащупав валик дивана, Стейси с облегчением опустилась на него и положила узкую ладонь себе на грудь.– Как отреагировал на это Ангус?– Ты ведь Ангуса знаешь. Его же ничем не проймешь. Такое впечатление, что это его словно бы забавляет. Сказал, что беспокоиться нечего: ей не удастся представить большому суду присяжных никаких доказательств, потому что их вообще нет. Преступление совершил Придурок Бад. – Судья выпрямился. – И никто не сможет усомниться в правоте моего решения: он был неподсуден по причине психической неполноценности.– Еще бы, – сказала Стейси, немедленно вставая на его защиту, – у тебя просто не было иного выбора, кроме как отправить Придурка Бада в лечебницу.– Я ежегодно просматривал его историю болезни, снимал показания с лечивших его врачей. Это заведение, да будет тебе известно, не какой-то захудалый желтый дом. Это одна из лучших лечебниц в штате.– Никто тебя ни в чем не обвиняет, папа. Господи боже, достаточно всего лишь ознакомиться с твоей деятельностью на посту судьи. Свыше тридцати лет безупречной работы.Он провел рукой по редеющим волосам.– И сейчас вдруг такое – до чего же обидно! Может быть, уйти в отставку досрочно, не дожидаясь следующего лета и моего дня рождения?– Ни в коем случае, ваша честь. Останешься на своем месте до тех пор, пока не наступит час уходить в отставку, и ни днем раньше. И никакой жалкой выскочке, вчерашней студенточке, тебя с твоего поста не спихнуть.Хотя Стейси старательно демонстрировала отцу свою в нем уверенность, глаза выдавали ее беспокойство.– Ангус говорил, что эта девица… что она собой представляет? Похожа на Седину?– Отчасти. – Судья подошел к входной двери и открыл ее. Уже на пороге он с сожалением бросил через плечо:– Ангус сказал – она еще красивее.После ухода отца Стейси долго еще сидела в отупении на валике дивана, уставившись в одну точку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132