Дымов знал эту суматоху. Она вносила нервозность и даже какую-то обречённость в ожидание начала главных событий.
Лоран то пропадал, то появлялся. Вместе с ним подходили разные люди, чей интерес к русскому не выходил за пределы каких-то профессиональных обязанностей.
Дымов прошёл через лабораторию антидопингового контроля. Потом долго заполнял юридические бумаги. Ему внушали его права. Очень обстоятельно. До скучноты. То, в чём ему мешало разобраться знание французского языка, растолковывал Лоран. После этого Дымова провели в тренинг-бокс, откуда он выйти уже не мог. Лорана туда не пустили. Дымов слонялся по широкому тренировочному залу, к которому примыкало несколько раздевалок с душевыми и даже был пристроен маленький бассейн. Здесь никому и ни до кого не было дела. Кто-то разминался, кто-то оговаривал с людьми из службы информации.
Стареющий француз, с плоским носом боксёра и порванным лицом, собранным старыми швами, представился Дымову его секундантом.
Когда в зале появился Бурбаки, все вокруг оживились. Бурбаки никого не замечал. Он ходил из угла в угол, растирал руки и отрешённо смотря в потолок.
Нортон вообще не показывался из раздевалки, вход в которую караулили его секунданты.
Ритса Хааса опекун Дымова в лицо не знал. Среди этих парней, вяло растягивающих себе ноги или разминающих спины, сейчас был и голландец Хаас. А впрочем, какая разница в том, где он был и был ли он вообще!
Про Дымова вдруг вспомнили информаторы. У них, видно, что-то не заладилось по списку участников. Очень приветливый человек с биркой организационного комитета принялся расспрашивать Дымова о его подготовке:
— Как называется ваш стиль боя?
— Славяно-горицкая борьба.
— Как?
— Гориц файтинг.
— А, да, слышал. Сколько лет вы занимаетесь? Сколько у вас побед? Каковы ваши лучшие достижения?
Приветливый человек очень спешил, вот-вот должна была начаться жеребьёвка.
— Лучшие достижения? — переспросил Дымов. — Я прошёл по Парку Победы от Насосного завода до площади, девятого мая в двенадцать часов ночи. Вышел живым. Участвовал в четырёх боях. Количество противников не выявлено. От пятнадцати до двадцати. Не больше, врать не буду.
Эта информация вызвала у приветливого человека внутреннее напряжение.
— Ещё участвовал в драке у Второго хлебозавода…
— Что? — переспросил представитель оргкомитета.
— Второй хлебный завод. — Медленно, по-французски повторил Дымов. —Большая драка. Не такая, конечно, как у Насосного завода, но тоже будь здоров! Вот, видите, два зуба выбили. Обломком трубы. Нет, не пластиковой трубой, железной.
Приветливый человек из оргкомитета понял, что ему самому придётся выдумывать и присваивать титулы в послужной список этого русского зверя. Когда он ушёл, старый боксёр, теперешний дымовский секундант спросил:
— Ты что, вообще не дрался на ринге?
— Почему, дрался. Только не на ринге. У нас другая площадка для боя. Да ты не думай, у меня много боёв и много побед.
— Чего же ты ему голову морочил? — поинтересовался бывший боксёр.
Дымов на минуту задумался:
— Понимаешь, в настоящем бое, в том, чем занимаюсь я, ринг ничего не значит. Ринг — это только символ. Главное действие всегда происходит на улице. — Дымов посмотрел в бесцветные глаза своего секунданта и понял, что старался впустую. Он не мог похвастаться хорошим знанием французского языка, а смысл его жизненной позиции таился за оттенкам слова. Дымов попробовал истолковать всё по-другому:
— Я всегда нападаю первым. Я должен это делать, чтобы выжить. Так учит меня закон моей жизни. Этот закон называется «славяно-горицкая борьба». У нас на каждой улице и в каждом дворе есть свои банды. Я нападаю на эти банды тогда, когда уверен, что они могут напасть на меня. Банда — это маленькая, организованная группа людей. Получается, что маленькая, но организованная группа сильнее, чем большое неорганизованное общество. Но я один, и я меньше, чем банда. Кроме того, я лучше организован. Значит, я сильнее!
— Ладно, начинай разминаться, — прервал Дымова секундант.
— Я никогда не разминаюсь. Мне это не нужно. Я и так готов к бою всегда и в любой ситуации.
Бывший боксёр посмотрел на своего подопечного с недоверием. Дымов продолжил:
— То, через что мне пришлось пройти, освободило меня от разминки и, даже от большей части тренировок.
Он хотел ещё что-то сказать, но в этот момент всё началось. Два часа дня. Организаторы следовали своему графику.
В этот день у Дымова было два боя. Оба прошли легко. Заметил, что для него всегда самым трудным противником на соревнования оказывается первый. В этот раз было то же самое. Таких как сегодняшний первый противник Дымова называют «неудобными». Он был несуразен и угловат, но великолепно держал удар. С ним пришлось повозиться. Зато второго Дымов срезал на шестнадцатой секунде.
Заканчивался день. Заметно поубавилось народу в тренировочном зале. Правда, сюда уже пускали всех. Возможно, охрана забыла об изоляции поединщиков в тренинг-боксе. Несколько раз приходил Лоран. По его лицу было заметно, что он доволен.
Лоран сообщил, что завтра поменяются правила. Придётся драться не по олимпийской системе, на выбывание, а с каждым. Даже если он проиграет один бой. Осталось-то всего четверо. Хаас, Бурбаки, Нортон и Дымов.
Нортон уехал сразу после своей второй победы. В машине, что мерно плыла по мосту Александра Третьего в сторону Елисейских Полей, он вдумчиво оценивал сегодняшний день:
— Бурбаки уже не тот. Пошёл на убыль. Помнишь, как пять лет назад, разорвав в Америке своего первого противника, он сказал, что ему для победы ничего не нужно кроме турецкой борьбы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59