Его принимал крепко скроенный, плотный, несколько располневший, но нерасплывшийся мужчина лет сорока семи с не совсем свежим, как бы обветренным лицом, еще густыми, хотя и взрезанными двумя глубокими залысинами, волосами и густой черной бородой. Он производил впечатление человека на редкость смелого, трезвого и надежного, обладающего недюжинной волей и большим умом.
Что придется делать Ковалевскому как директору? О, занятия будут самые разнообразные. Тут и научные, и технические, и транспортные, и финансовые вопросы – все, что будет ставить жизнь!
Оплата? Согласно уставу директора фирмы определенного жалования не получают: им отчисляется десять процентов прибыли. Так что, если дела будут идти хорошо, на долю Владимира Онуфриевича придется от 10 до 15 тысяч в год. Это сверх дивиденда на паи, какие он захочет приобрести.
Единственное неудобство состоит в том, что деньги выплачиваются после подведения итогов года. Но пусть Ковалевского это не смущает. В кассе «товарищества» он сможет взять любую сумму в счет будущего жалования. И на приобретение паев тоже. Он должен иметь не меньше 10 паев, в противном случае его нельзя избрать в правление.
Ковалевский покидал рагозинский особняк окрыленным. 10 – 15 тысяч! И неограниченный кредит в кассе товарищества! А дивиденды? Ведь, купив в долг десять паев, он может их заложить и купить еще! А в дальнейшем? Дело будет расти, потребуются дополнительные капиталы, значит, будут выпускать и новые паи. Через два-три года можно будет расплатиться со всеми долгами и существовать на одни дивиденды. А тогда прощай служба, прощай кабала. Он вернется наконец к палеонтологии и станет работать, работать не покладая рук и нисколько не заботясь о деньгах!..
Общее собрание пайщиков состоялось 11 мая 1880 года. В «директора» правления были избраны Виктор и Леонид Рагозины и Ковалевский. Четвертым директором собрание избрало француза Андре, но он должен был заведовать парижской конторой. Еще были избраны два «кандидата» – в помощь и на подмену основным директорам, на случаи их продолжительных отлучек.
3
Ковалевского увлекла та разнообразная и живая деятельность, какая открылась перед ним в «товариществе». Особенно ценными оказались его связи в научных кругах, тем более что и он и Рагозины хорошо понимали необходимость «завербовать себе лучшие научные силы». По поручению фирмы за исследование нефти взялся профессор Морковников и сотрудники его лаборатории, среди них – Юлия Лермонтова. От имени «товарищества» Ковалевский заключил контракт также с Менделеевым. Дмитрий Иванович изобрел принципиально новый способ непрерывной перегонки нефти; производственные испытания и усовершенствования проводились на заводах «товарищества». (Через год в связи с желанием Менделеева запатентовать этот метод между ним и Рагозиным возник конфликт. Владимир Онуфриевич уговаривал Рагозина согласиться на все требования Менделеева. «Я считаю Дмитрия Ивановича крайне полезным для нашего дела по неутомимой деятельности и движению вперед, – писал он Рагозину, – раз обратив все свое внимание на нефтяное дело, он продуцирует, конечно, ужасно много, и надо сделать все, чтобы удержать его и по возможности привязать к нашему делу».)
В коммерческом успехе «товарищества» Ковалевский нисколько не сомневался и всех своих близких и друзей склонял к приобретению паев. Даже брата, несмотря на его органическую нелюбовь к финансовым операциям, он убедил вложить в дело скопленные им пять тысяч рублей. Ну а сам направо и налево занимал деньги, брал в счет будущего жалованья в кассе фирмы и приобретал паи, которые закладывал, чтобы на взятые под залог деньги приобрести еще.
Он снова обрел уверенность, снова почувствовал под ногами твердую почву. Тем более что избрание его доцентом Московского университета становилось все более вероятным и наконец стало практически решенным.
Владимир Онуфриевич был, конечно, чрезвычайно доволен. Давняя надежда «комбинировать служение геологии со служением маммоне» как будто бы становилась реальностью.
В худшем положении оказалась Софья Васильевна. В Москве ее жизнь потекла как-то тускло и малозаметно. Здесь не устраивалось ни сенсационных спиритических сеансов, ни громких политических процессов, какими были, например, «Дело 50-ти» или «Дело 193-х», столь сильно ее взволновавших, что впоследствии их материалы послужили основой для написанного ею романа «Нигилистка»…
А главное, Софью Васильевну все сильнее мучила ее «измена» математике.
Давно уже она прекратила переписку с Вейерштрассом, да и с русскими математиками встречалась все неохотнее. Один лишь Пафнутий Львович Чебышев всячески побуждал ее вновь заняться наукой. По его настоянию Софья Васильевна даже выступила на научном съезде. Перевела за ночь на русский язык одно из выполненных еще в Берлине исследований и зачитала его. Ее избрали членом математической секции общества естествоиспытателей и настоятельно советовали представить работу в качестве магистерской диссертации.
Ректор Московского университета даже ходатайствовал перед министерством народного просвещения о разрешении госпоже Ковалевской держать публичный экзамен.
Но министр, человек сравнительно молодой и слывший либералом, ходатайство отклонил, а когда ту же просьбу повторил ему хороший знакомый Ковалевских, он ответил, что не только Софья Васильевна, но и ее дочь успеет состариться, прежде чем женщин допустят к российским университетам…
«Для меня это вдвойне досадно, – жаловалась Софья Васильевна, – потому что никогда мне не было бы так удобно держать экзамен, как именно теперь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119