хозяйка звала к завтраку.
За столом уже сидели пастор и кассир. Завтрак проходил в тягостном молчании. Хозяйка время от времени тяжело вздыхала. Её снедало любопытство, но скромность мешала задавать вопросы, а пускаться в рассуждения ни у кого из сотрапезников не было охоты.
Грачик ломал себе голову над тем, каким способом заставить соседей без их ведома выдать свои дактилоскопические отпечатки.
Пастор, казалось, вовсе и не замечал присутствия гостя. Он в задумчивости мял в руке хлебный мякиш. Через стол Грачик видел, что на хлебе остаются чёткие отпечатки кожного рисунка пасторских пальцев — указательного и большого. Грачик решил, что пастор, помимо собственного желания, подсказывает выход из затруднений, и ему непреодолимо захотелось протянуть руку и взять этот хлебный мякиш. Но тут пастор стал раскатывать свой шарик по столу лезвием столового ножа. Шарик сделался гладким и перестал интересовать Грачика. Противное ощущение, будто священник знал его намерения и ловко обвёл его, не давало Грачику покоя и заставило даже рассматривать пастора под каким-то новым, критическим углом зрения. Впрочем, решительно ничего, что могло бы опровергнуть прежнее благоприятное впечатление, произведённое на Грачика этим сильным, собранным человеком, он не обнаружил и в душе выбранил себя за легкомыслие. Он уже готов был встать из-за стола и признать свою несостоятельность, когда заметил, что пастор снова, глядя куда-то поверх голов сидящих, взял мякиш и стал его разминать.
— Я покажу вам фокус, — негромко проговорил пастор. — Пусть кто-нибудь из присутствующих, хотя бы вы, господин Хеккерт… под столом, так, чтобы я не мог видеть, сомнёт кусочек хлебного мякиша, и я скажу, какой рукой это сделано.
Кассир, сохраняя свой мрачный вид и, кажется не задумываясь над тем, что делает, послушно скатал под столом шарик и протянул его пастору.
— Нет, нет, — сказал пастор, — раздавите его между пальцами так, чтобы образовалась лепёшка.
Кассир протянул пастору раздавленный мякиш. Достав из кармана маленькую, но, по-видимому, очень сильную лупу, пастор внимательно изучил кусочек хлеба и с уверенностью произнёс:
— Левая.
Кассир ничего не сказал, но по его глазам Грачик понял, как тот поражён: пастор угадал! Но кто мог ответить Грачику на вопрос, было ли это случайностью или пастор разбирался в дактилоскопии? Ведь для того, чтобы, не выписав формулу, вынести столь безапелляционное решение по небольшому отпечатку, не проявленному с достаточной чёткостью, не увеличенному и, может быть, не полному, нужно было быть артистом этого дела.
Мысли сменяли одна другую в мозгу Грачика. Откуда у пастора лупа? Зачем? Почему он так хорошо знаком с дактилоскопией?
Тут же родился план:
— Может быть, и я смогу? Сожмите-ка мякиш! — сказал он пастору.
Пастор с улыбкой опустил руки под скатерть и через мгновение протянул Грачику сдавленный в лепёшку довольно большой кусочек хлеба; узор папилярных линий выступал на нём с достаточной яркостью и полнотой.
К этому времени в кулаке у Грачика уже был зажат другой кусочек хлебного мякиша. Он взял оттиск пастора и, делая вид, будто ему нужно больше света, отошёл к окну.
Через минуту он вернулся и, разминая хлеб в пальцах, разочарованно сказал:
— Не понимаю — как вы это делаете?
Пастор рассмеялся. Поверил ли он тому, будто Грачик действительно надеялся проделать то же, что проделал он сам, или принял все это за шутку, это уже не имело значения. То, что было нужно Грачику, — оттиск пасторских пальцев, — находилось у него.
Под первым удобным предлогом Грачик ушёл к себе. Работать приходилось быстро. Увеличение было сделано, проявлено и положено в закрепитель. Теперь следовало найти повод для возобновления игры с хлебом, чтобы получить отпечаток Хеккерта.
Кручинин и пастор непринуждённо беседовали у окна.
По-видимому, молодость служителя бога брала верх над положительностью, к которой его обязывала профессия. Грачику казалось, что священник охотно махнул бы рукой на кассира, наводящего на него тоску, и совершил бы хорошую прогулку. Впрочем, пастор, видимо, тут же вспомнил о том, что сан обязывает его по мере сил утешить старика, и принялся развлекать его безобидными шутками. Он довольно чисто показывал фокусы с картами, с монетой, ловко ставил бутылку на край стола — так, чтобы она висела в пространстве.
Кассир мрачно глядел на все эти проделки; водянистые глаза его оставались равнодушными, а тонкие губы были плотно сжаты.
Мысль Грачика непрерывно работала над тем, какую бы вещь из принадлежащих кассиру взять для изучения его дактилоскопического паспорта. Но, как назло, он не видел у него ни одного подходящего предмета. И тут Грачику пришла мысль, которую он и поспешил привести в исполнение.
— Мне все же очень хочется понять, — сказав он пастору, — как вы определяете, какой рукой сделаны отпечатки? Попросим теперь господина Хеккерта зажать между пальцами хлеб, и вы на примере объясните мне. Можно?
— Охотно, — сказал пастор.
Он взял кусочек хлеба, тщательно размял его и, слепив продолговатую лепёшку, прижал её к тарелке ножом так, что поверхность хлеба стала совершенно гладкой, даже блестящей. После этого он подошёл к кассиру и, взяв три пальца его правой руки, прижал их к лепёшке.
Грачик волновался, делая вид, будто замешкался, закуривая папиросу, когда пастор сказал:
— Теперь идите сюда, к свету, я вам поясню.
Не спеша Грачик подошёл к окну и выслушал краткую, но очень толковую лекцию по дактилоскопии.
— Дайте-ка сюда этот отпечаток, — сказал он пастору, — я поупражняюсь сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41