– Вон того хрипуна привезли ночью на «скорой» в состоянии белой горячки. Чудилось, что угрожают какие-то враги, договариваются убить, сидят они под койкой, под подушкой. Шумный был, возбужденный, кричал, метался. Следовало бы его в изолированную палату, но у нас одна такая, в ней лежит Валькова, она тоже нуждается в покое. Пришлось алкоголику ввести снотворное и уложить в коридоре. Поступит еще такой буян, придется и Лизу переводить в общую палату. А рановато, всех она еще боится. И что отрадно – стыдится. Осталась совесть, значит, не все потеряно.
– Не создаете ли вы ей тепличные условия? Ведь скоро она снова столкнется с разными ситуациями…
– Тепличные? Да, пожалуй. Трогательная она. У меня дочь ненамного моложе. Жаль и этих, залившихся, но ее еще больше. За краткую глупость расплачивается буквально кровью.
– Такое, доктор, дорогое удовольствие – глупость, за это и жизнью платят. К сожалению, не только собственной.
Елена Григорьевна приоткрыла дверь палаты.
– Лиза, к тебе Константин Васильевич, можно?
«Правильно, – мысленно одобрил Калитин доктора. – Само уважение тоже нуждается в реанимации…»
Лиза выглядела совсем молодцом. Сидя на койке, торопливо поправляла правой рукой распущенные волосы, в левой, забинтованной, держала книгу в серой обложке. Калитин поздоровался, подвинул табурет ближе к койке и сел. Елена Георгиевна осмотрела повязку, посчитала пульс больной и ушла.
– Я думала, вы больше не придете, – застенчиво улыбнулась Лиза. – Думала, теперь меня к вам привезут, на «черном вороне».
– И опять настроилась убежать? – улыбнулся и Калитин.
– Больше не побегу. Некуда. Хватить заячьей житухи. Елена Георгиевна обещала в область не отправлять, здесь лечить, я так обрадовалась! Только, говорит, сама не раскисай, поставлю тебя на ноги. Вот книжку из дому принесла, чтоб я отвлекалась.
– Нравится книга?
– Ничего. Я читать отвыкла… Но книга завлекательная. «Белая полоса» называется. Как одна женщина встретила настоящего парня… В общем, про любовь. Читаешь и переживаешь, расстанутся они, нет ли. – Лиза провела по странице ладошкой. – Только неправда все. Так не бывает.
– В жизни, Лиза, бывает всякое. Вам всего-то двадцать лет, будут и радости, и любовь. Теперь вы уже научены, что искусственный кайф – подделка опасная.
– Когда отроду настоящего добра не видишь, и подделка сойдет. Мне и поговорить не с кем было. Мама больная, с ней лучше не откровенничать, а то заплачет и сляжет с дистонией. Все другие только и смотрят, как бы обдурить, как с тебя урвать. Видите, до чего дошло: кроме больницы, и места нету на всем белом свете, кроме милиционера, не с кем… Ой, извините, не от ума сказалось. Разучилась с людьми говорить, второй год все с подонками.
– Где же скиталась после побега?
– Где? Ну, как смылась из больницы, два месяца в вашем городе жила, может, полтора месяца. У одного тут… Он узнал как-то, что в Усть-Лагве всех добытчиков пересажали, дошуру пил, что больше оттуда ему не светит, а от меня один расход. Боялся меня. Мол, если не дать мне дозу, такое отколю, весь квартал сбежится.
– Наркотики ему поступали не только из Усть-Лагвинска?
– Из Средней Азии тоже привозили. Туда он меня и спровадил. Напялил на меня обноски, не в больничном же халате да тапочках выгонять. Купил билет до Душанбе. Дал в дорогу шприц треснутый да наркоты разов на пять кольнуться, вот добрый какой, гаденыш. Больше, говорит, в Шиханске тобой чтоб и не пахло. А я и не собиралась сюда возвращаться, он мне еще больше осточертел, чем я ему. Только из-за марафета и держалась за этого барыгу.
– Все-таки кто он, ваш щедрый благодетель? – осторожно затронул Калитин нужную тему. Лиза досадливо поморщилась, плечом повела, как бы отстраняя нежелательный вопрос.
– Ну, в Душанбе заявилась по адресу, который он мне дал. Ничего, приняли. Только азиатские деляги еще отвратнее. Правда, насчет наркоты не жмутся, этого добра у них хватает. Ясное дело, за это я им все, что захотят… Бр-р, как вспомню…
– Понятно, Лиза, рассказывайте дальше, – поспешил отвлечь ее Калитин, опасаясь нервного срыва. Ему хотелось побольше услышать о здешних, шиханских, делягах, не зря же она сюда вернулась.
– Ладно, про это вам ни к чему, – кивнула Лиза. – Вам про другое надо. Вы толкуете, что в Усть-Лагве мое дело закрыто, ничего мне не будет. Будет, еще как будет! Я-то про себя знаю, чего натворила. Знаю и вам сейчас расколюсь, берите, сажайте, мне все одно, а вам звездочка на погоны за раскрытие.
– Лиза! Зачем вы…
– Все, проехало. Вы слушайте. Они меня гонцом заделали, понятно вам? Приодели более-менее, чтоб на бомжу не походила, гнусным видом милицию не раздражала. И гоняли по разным городам. Могу перечислить, которые помню. Возила барахло, косметику, видеокассеты с порнухой, всякий там дефицит. Наркоту тоже. В Сибирь, на Север, где длинные рубли зашибают, а развлечься нечем. На Урал. В Москву два раза. Туда один товар, оттуда другой. Доверяли. Я как верная собака на цепи у них, куда денусь без наркоты.
– И в наш город привозили?
– Не-ет. Они знали, что в Шиханске меня разок попутали, что я тут на замете. Они тоже не дураки, осторожные, гады. Адресов мне не давали, только телефонные номера велели запоминать, позвоню, мне встречу назначат. Прямо кино про шпионов. Не знаю, как про них милиция пронюхала.
– Разоблачили их, ваших опекунов?
– Ага. В апреле накрылась лавочка. Тоже всех пересажали, наверно.
– Как же вы-то?
– Мне везет как утопленнику. Во всем всегда неудачи, а тут как заколдованная.
– Вот видите! Так что не надо считать себя невезучей.
– Толку-то что? Все равно конец свободе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49