Человек колыхался, звуки его движений рассыпались, перемешались. Она видела звуки и слышала цвета и ничего не ощущала. Но ее это нисколько не тревожило, потому что это было прекрасно. Потом поняла, что чувства тоже можно видеть – как сгустки энергии, электрическими импульсами взрывающиеся в мозгу.
Она потянулась прикоснуться к цветному звуку, не рукой – своим разумом, восхищенная крутящимся калейдоскопом цветов и оттенков, таким изысканным и прекрасным, что сердце готово было разорваться.
А потом ее подняли. На один радостный миг она стала невесомой. Она не чувствовала его рук, несущих ее, укладывающих ее голову на подушку и нежно укрывающих ее простыней.
Он поспешно ушел, потому что сверкающая серебряно-красная стрела прочертила воздух и отвлекла его внимание – она вспомнила, что это звонит телефон. Потом звонок погас, и ее снова начал убаюкивать шелковый звук, пляшущий на потолке. Птичьи трели, песни ветра и воды. Она погрузилась в них.
Грейс стояла перед дверью в ее квартиру.
Чертову входную дверь сосед, видимо, опять оставил открытой.
– Наталья, открой, пожалуйста.
Но ей не хотелось отвечать. Ей было стыдно и страшно. Она согнулась, прижав руки к груди, и стала молиться, чтобы Грейс ушла. Но Грейс, как всегда, была настойчивой.
– Наталья, я знаю, что ты там. Пожалуйста, нам нужно поговорить.
Было воскресенье, а ее сосед ненавидит шум. «Грейс, пожалей ты…»
– Я не уйду. – Грейс постучала в дверь костяшками пальцев. – Якубас мертв, Наталья. Чего ты еще ждешь? Чтобы еще кто-нибудь погиб?
– Уходи, Грейс! – выкрикнула она.
За спиной Грейс послышался мужской голос, грубый от чрезмерного курения:
– Эй, Из-России-с-Любовью, нельзя ли пртише? Англия – христианская страна, чтоб вы знали, и воскресенье – день отдыха.
Грейс начала извиняться, и Наталье пришлось действовать. Она мигом слетела вниз, распахнула дверь и втащила Грейс внутрь, прежде чем та успела сказать еще хоть слово в извинение. Затем она выскочила в общий холл.
Ее сосед стоял перед своей дверью, небритый и неряшливый. Она вытянулась перед ним во весь свой рост:
– Не похоже, чтобы ты собрался в церковь, товарищ.
Он попятился, пораженный: никогда раньше она не отвечала на его выпады. Осмелев, она решила продолжить:
– Христос сказал: «Возлюби ближнего своего, яко самого себя». – Она разозлилась до такой степени, что могла сказать такое, о чем потом будет жалеть. Но ее это уже не волновало – она начала получать удовольствие от своего негодования. Повысив голос, она выкрикнула прямо в гнусную рожу: – Но только знаешь что? Иисус посмотрел бы на это по-другому, если бы соседом у него был тупой жирный козел!
Она громко хлопнула своей дверью и повернулась к Грейс, смотревшей на нее со смесью тревоги и восхищения на лице.
– Это было… неожиданно, – сказала та.
Наталья пожала плечами:
– Бывает…
Они поднялись на второй этаж. Сосед Натальи вскоре ушел. Наталья заваривала чай, когда услышала первый удар двери. Пауза. Ничего.
– Он оставил открытой входную дверь, – сказала она. – Опять.
– Может, я спущусь?… – спросила Грейс, тронув ее за плечо.
– Бесполезно. Скорее всего он вернется через пять минут и опять не закроет.
Она передала Грейс кружку с чаем, и они перешли в гостиную.
– Как у тебя уютно! – похвалила Грейс.
Наталья зарделась от удовольствия. Эта комната была самая большая в квартире, и ей самой нравилась. Она недавно перекрасила ее в кремовый, бежевый и красный цвета. В одной из ниш устроила стеллаж для книг. Телевизор и музыкальный центр поставила у окна. Продолговатый низкий журнальный столик стоял перед диваном.
– Что за человек этот Альф Гарнетт в соседней квартире? – спросила Грейс.
– Не поняла?
– Мистер Из-России-с-Любовью.
Наталья фыркнула:
– Закоренелый расист и к тому же жлоб. Водитель такси, поэтому все время на работе: днями, вечерами, в праздники. – Она усмехнулась. – Зато ты увидела воистину доброго ближнего своего.
Грейс расхохоталась.
Какое-то время Наталья надеялась, что, может, она допьет чай и уйдет, но быстро поняла: раз Грейс за что-то взялась, она так просто не отступится. Наталья догадалась, что момент наступил, когда Грейс аккуратно поставила кружку на столик, точно в центр стеклянной подставки. Люди ведут себя так, готовясь к неприятному, но обязательному для них разговору.
– О чем вы поспорили с Якубасом? – спросила Грейс.
– Я не понимаю, о чем ты.
Грейс посмотрела на нее с грустью, которая задевает сильнее, чем резкое слово или гнев.
– Когда он выходил из кабинета, то сказал: «Спросите у нее, почему она здесь, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы». Примерно так.
Наталья пожала плечами, не в силах посмотреть в глаза Грейс:
– Он псих.
– Был им, возможно. Но мне кажется, он скорее был напуган и отчаялся. Зачем он тебя разыскивал?
– Я уже сказала.
– Ну да, он был психом… – Грейс говорила спокойно. – Я не могу в это поверить, Наталья. Сказать почему?
– Нет. – Теперь она смотрела на Грейс. Ей не хотелось слышать никаких предположений, но и не хотелось терять доброе расположение Грейс. – Прошу тебя, Грейс. Не надо. Ничего хорошего из этого не выйдет. Ничего.
Грейс вздохнула:
– Вчера я разговаривала с Хилари Ярроп.
У Натальи екнуло сердце и забилось быстрее, гулко стуча по ребрам. Но она научилась скрывать свои чувства, и, когда заговорила, голос у нее был спокойный.
– Это твоя коллега? – спросила она.
– Ты ее не помнишь?
Наталья подняла брови и беспомощно пожала плечами.
– Она писала тебе рекомендацию, – напомнила Грейс.
– Это было так давно… – Она заставила себя взглянуть на Грейс с любопытством и некоторым оттенком смущения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114