– Он не из тех, кто говорит то, во что сам не верит.
Грейс подняла к нему лицо:
– А мы говорим то, во что сами не верим, так, что ли, Джефф?
– Я имел в виду, что он не будет повторять чужие слова.
Грейс согласилась и снова устроилась у него в объятиях:
– Следовательно, нужно, чтобы он тебя понял и поверил.
Рикмен поцеловал ее в макушку:
– Я попросил его навести справки, выяснить, кто мог выкрасть у Софии бумаги на получение пособия.
– И он согласился?
– Почему же нет?
Грейс взяла его руку, провела пальцами по предплечью, приглаживая волоски и удивляясь их густоте и мягкости, а потом сказала:
– За последние полгода было подано около сорока тысяч заявлений о предоставлении убежища в Соединенном Королевстве. Если хотя бы один процент заявителей лишился документов на пособие, то несчастные сорок фунтов в неделю на каждого становятся шестнадцатью тысячами, а это почти миллион в год. И теперь это выглядит уже как крупный бизнес. Бизнес, стоящий того, чтобы защищать его даже тяжелой артиллерией.
Она почувствовала, что он убрал подбородок – пытался заглянуть ей в лицо. Она представляла себе, как он нахмурился, собрав лоб в морщины, сморщив серебристый шрам, рассекавший его правую бровь.
– Люди не дураки, – сказал он. – У них есть юристы, работают благотворительные учреждения.
Грейс дернула за волоски на его руке:
– Если иммиграционные власти предложат для оказания помощи благотворительную организацию, можешь быть уверен, что значительная часть беженцев в это не поверит. Представляешь, в Дувре деляги ждут в микроавтобусах, чтобы отвезти их к солиситорам в Лондоне. Они вынуждают голодных, измученных, полупомешанных от переживаний людей подписать бумаги на оказание бесплатной юридической помощи. Ну а после ни черта не делают, чтобы помочь им.
Рикмен мысленно сделал пометку проверить это.
– Сколько процентов беженцев обращается к таким молодчикам, а не в официальные организации? – спросил он.
– Я лечу больных, Джефф, – прошептала она, сонная от еды, выпивки и позднего времени. – Я не выспрашиваю их о доходах, легальные они или нет.
Они еще немного посидели, слушая треск и шипение догорающих в камине углей. Грейс в полусонном состоянии чувствовала, как ее пульс постепенно начинает совпадать с его глухим сердцебиением.
Она задремала и сквозь сон услышала, как Джефф сказал:
– Держу пари, твоя подруга Наталья могла бы поведать многое из того, что нам так нужно знать.
– Что? – переспросила Грейс и тут же очнулась от дремы. – Мы же выяснили этот вопрос, Джефф. Не жди, что я стану лезть в ее личную жизнь, чтобы удовлетворить твое любопытство.
– Грейс, ты только что целых два часа потратила, чтобы понять хоть что-то в ее личной жизни. Не говори мне, что ты нелюбопытна.
Грейс выпрямилась, сильно ударив его снизу головой в подбородок. Оба вздрогнули, но Грейс была не в настроении извиняться.
– Я волнуюсь, Джефф, а не любопытничаю. Думаю, что ей необходимо помочь, но не знаю как.
– Думаешь, я не волнуюсь? Господи, Грейс! У меня пять трупов, ни одного подозреваемого и ни одного видимого мотива. Если считаешь, что это просто полицейская назойливость, извини, но мне нужно понять, что же движет преступниками. Я не прошу тебя вторгаться в личную жизнь, я просто ищу подход, а ты не хочешь помочь.
Грейс воскресила в памяти сегодняшнее примирение с Натальей, неприятный разговор с литовцем, мольбу Натальи не задавать вопросов. У нее сердце сжалось от всех этих тайн и полуправды. Она еще могла понять Наталью, но чего может бояться Джефф?
– Если уж хочешь знать, каково это – оказаться в чужой стране, в иной культуре, где люди говорят слишком быстро, не считаясь с тем, понял ты или нет, – сказала Грейс, – спроси у своего брата.
Рикмен отодвинулся от нее и вскочил на ноги:
– Грейс, пожалуйста, не начинай опять!
– Посмотри на происходящее с его точки зрения, Джефф. – Она искоса глянула на него, слегка захмелевшая от выпивки и усталости. – Мы в новом тысячелетии, а память Саймона осталась где-то в восьмидесятых. Музыка в стиле нью-романтикс, накладные плечи и длинные волосы. Он помнит тот день, когда застрелили Леннона, но у него никаких воспоминаний о падении Берлинской стены. Уверена, он соберет кубик Рубика с завязанными глазами, но понятия не имеет, с какой стороны подойти к компьютеру.
– А ты понятия не имеешь, что предлагаешь, – хрипло сказал Рикмен.
– Он иностранец в своей собственной стране, и ему необходимо общение с близким другом. А это значит с тобой, Джефф.
Рикмен покачал головой:
– Все гораздо сложнее, чем ты думаешь.
– И ты еще просишь «найти подход» для тебя к моим пациентам.
– Это не то же самое! – сердито воскликнул он.
– Да нет, Джефф. Это как раз то самое. Я призвана помогать людям. Я не смогу это делать, если они будут думать, что я строчу в полицию доносы, пересказывая то, чем они поделились со мной, и ставя их под удар.
– Они находятся в опасности, Грейс. Мы пытаемся помочь.
– Да, я знаю, но у людей долгая память. Они не забывают и не прощают. Мне же придется работать с ними еще долго после окончания твоего следствия.
– Пять человек убиты!
– А некоторые из этих людей приехали сюда с воспоминаниями об убийстве всех своих родственников. Для них главное – личное выживание, и каждый, кто подвергает их риску, даже из лучших побуждений, является врагом.
Рикмен отвернулся, глубоко вздохнул, прежде чем возразить:
– Мы не враги, Грейс. Полицейские в этой стране не враги.
– Нет, – бросила Грейс ему в спину. – Вы – враги. Этих мужчин и женщин полиция в их собственной стране могла травить, арестовывать, избивать, даже пытать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114