– Я не могу изменить закон. Я не могу вам помочь.
Наталья перевела.
Пятраускас заспорил с ней. Наталья уставилась на мужчину, а Грейс удивилась: он что, угрожает?
Наталья повернулась к Грейс:
– Он говорит, что вы можете.
– Я всего лишь врач, – стала терпеливо объяснять Грейс. – Если у вас заболевание, которое невозможно вылечить в Литве, либо оно мешает вам выехать…
Молодой человек, не отрываясь, смотрел на Наталью, а та опустила глаза в блокнот, покрывшись лихорадочным румянцем и прерывисто дыша. Она явно не все перевела.
Грейс нахмурилась:
– Объясни ему…
Но Якубас перебил ее, заговорив быстро и резко, забыв, что он пришел к врачу, и обращаясь только к Наталье.
Она сердито отвечала, а изумленная Грейс переводила взгляд с одного на другого. Наконец она смогла вставить:
– Достаточно. Это медицинское учреждение. Если вы больны, я постараюсь вам помочь. Если же нет, я должна буду попросить вас удалиться.
Якубас резко встал, пробормотав еще несколько слов на русском, затем перевел взгляд на Грейс:
– Спросите ее, почему она еще здесь. – Его английский, хоть и с сильным акцентом, был, оказывается, довольно беглым. – Почему она в Англии, когда ей уже неопасно возвращаться на Балканы?
– Выйдите, пожалуйста, – потребовала Грейс спокойно, но твердо.
Мужчина сверлил ее взглядом, на его лице появилось презрительное выражение, и на мгновение она испугалась. Но он развернулся и вышел. По пути сорвал со стены один из плакатов, скомкал в руках и швырнул на пол. Грейс подошла к двери и заперла ее.
Наталья продолжала сидеть, глядя в чистый лист блокнота.
– О чем он тебе говорил? – спросила Грейс, чувствуя, что дрожит.
– Я переводила. – Она не поднимала глаз.
– Явно не все.
– Мне нужно покурить, – сказала Наталья и встала, но Грейс ее остановила.
– Останься, нечего от меня сбегать.
Та насупилась:
– Я хочу курить.
– Это отговорка. О чем вы спорили?
Наталья смотрела в сторону, сжав губы так, будто боялась, что вопреки ее желанию они выболтают секрет.
– Что он имел в виду, говоря про возвращение на Балканы?
Наталья улыбнулась. Улыбка была печальной.
– У нас на Балканах есть поговорка: «Правда – истинная ложь». – Она вздохнула. – Я не хочу лгать тебе, Грейс. Пожалуйста, не задавай вопросы, на которые я не могу ответить.
Была уже середина дня, когда Джефф Рикмен выкроил время, чтобы осуществить свой план по «ограничению домыслов в прессе», о котором он говорил Фостеру. После появления Мирко Андрича в телепередаче все захотели взять интервью у красивого серба, говорившего так искренне. Местные газеты напечатали его фото с доброжелательными комментариями, а в радиовыпуске новостей он был назван выразителем интересов беженцев.
Рикмен разыскал его квартиру на верхнем этаже дома у пристани Альберта. Он въехал в ворота и повернул налево, на засыпанную гравием автостоянку. Солнце стояло низко над перестроенными пакгаузами, обрамляющими центральный причал, но между строениями он увидел свет, внезапно вспыхнувший на воде. Парусное судно причаливало по спокойной волне к одной из пристаней рядом с насосной станцией, его такелаж пел и позвякивал на ходу.
Андрич ждал его. Тем не менее Рикмену пришлось предъявить удостоверение охраннику, дежурившему в фойе. Охрана, похоже, входила в солидную сумму арендной платы. Он поднялся на лифте на верхний этаж и ступил в застеленный ковром коридор. На этом этаже было только две двери, по одной с каждой стороны холла.
Андрич был один. Он любезно поздоровался с Рикменом, но выглядел немного настороженно. Рикмен вспомнил их разговор с Грейс предыдущим вечером. Без сомнения, у Андрича есть основания не доверять полиции.
Они прошли в просторную гостиную, к потолку которой тянулись стройные колонны. Из ряда окон открывался красивый, как на открытке, вид на золотой закат за рекой Мерси. Основательные дубовые полы и дорогие ковры, разбросанные как ненужные воскресные газеты возле диванов, каждый из которых был рассчитан на пятерых сидящих. В огромном камине с дымоходом из нержавеющей стали полыхали дрова.
– Неплохо для съемной квартирки, а? – спросил Андрич.
– Очень уютно.
– Что до меня, то я не люблю запаха горящего дерева. Это напоминает о войне. Мы вырубали на дрова деревья в парках и на улицах. В Сараеве не осталось даже кустика.
– В трудные времена людям надо как-то выживать, – сказал Рикмен.
Он увидел искру изумления в глазах Андрича.
– Странно слышать подобные вещи от полицейского.
Рикмен неловко повел головой:
– Ну, мы тоже люди.
Андрич склонил голову в знак согласия и, несколько заинтригованный, указал Рикмену на один из диванов.
Телефон разок чирикнул, и тут же включился автоответчик. Во время их беседы звонили еще несколько раз – вне сомнения, с радио и телевидения с просьбами об интервью.
– Вы привлекаете внимание средств массовой информации, – заметил Рикмен.
Андрич глянул в сторону телефона:
– Не такое, как вы. – Он невозмутимо сидел напротив, элегантный, одетый во все черное.
– Я так не считаю, – возразил Рикмен. – Вы произвели большое впечатление. – Он опять заметил мимолетное изумление на лице серба.
– Я сказал то, что думал, и вам это не понравилось.
Рикмен пожал плечами:
– Я уважаю вашу точку зрения… Иммигрантам и беженцам трудно разговаривать с нами, я это знаю, и я их понимаю. Но мы стараемся защищать людей в этой стране, и нам приходится прибегать к различным видам сотрудничества.
Андрич внимательно смотрел на него, его глаза были темны и непроницаемы.
«Он мне откажет», – подумал Рикмен.
Андрич подошел к окну и стоял, глядя за реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114