И если бы к нему наклониться ближе, можно было бы увидеть, что во сне он улыбается. Так спать может только человек с чистой совестью.
Это Подходцев.
Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни – Клинков и Громов – должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается…
Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса – бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова:
– А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!
– Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!
Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.
– Пусти! – прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.
– Проси прощенья, – прогудел голос Клинкова изнутри.
– Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом.
– Постой, да ведь ты меня не называл идиотом?
– Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке.
– Ну, иди, черт… С тебя станется.
Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание:
– Чего это он тут набросал на полу?
– Какие-то бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных…
– Или счета от несчастного портного…
– Или повестки от мирового…
Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул:
– Господи Иисусе! Да ведь это деньги. Пятирублевая бумажка.
– И вот!
– И вот! Я слепну! Я задыхаюсь!
– Да тут их десятки!
– Сотни!
– Зачем он их разбросал тут?
– Я догадываюсь: он хочет нас поразить.
– Знаешь, давай сделаем вид, что мы ничего не замечаем.
– Идет. Эй, Подходцев! Не стыдно ль спать, когда цвет русской интеллигенции бодрствует?! Вставай!
Подходцев проснулся, спустил ноги с кровати, поглядел на бумажки, на спокойные лица товарищей и до глубины души удивился их равнодушию.
– Вы только сейчас вошли?
– Уже минут пять. А что?
– Вы ничего не замечаете?
– Нет. А что?
– На полу-то…
– Что ж на полу… Бумажки какие-то набросаны. Зачем ты соришь, ей-Богу? Что за неряшливость?
– Да вы поглядите, что это за бумажки!! – прогремел Подходцев.
Клинков поднял одну бумажку и в ужасе бросил ее.
– Ой! Деньги! И на них кровь.
– Подходцев… Он умер сразу, или агония у него была мучительная?
– У кого?
– Кого ты убил и ограбил.
– Животное ты! Эти денежки чисты, как декабрьский снег!.. Оказывается, что три дня подряд я снился одной из моих теток… И снился «нехорошо», как она пишет. Думая, что я болен или заточен в тюрьму, она и прислала мне ни с того ни с сего четыреста рублей.
– Что за достойная женщина!
– Завтра же, – сказал Клинков, – я приснюсь своей тетке.
– Да уж… Если бы это от тебя зависело, ты извел бы бедную старуху своими появлениями.
– Что ж ты думаешь делать с этими деньгами?
– Не я, а мы. Деньги общие.
– Нет! – твердо сказал Клинков. – Для общих денег это слишком большая сумма!..
– Но ведь я получил их благодаря вам.
– Каким образом?
– Тетке снилось, что я нехорошо живу. Результат – деньги. Теперь: если я действительно нехорошо живу, то благодаря кому? Благодаря вам. Значит, мы заработали эти деньги все вместе.
– Убийственная логика.
– Верно, за нее убить мало.

Три друга собрали деньги, разгладили их, положили на середину стола и, усевшись вокруг, принялись их рассматривать чрезвычайно пристально.
– Большие деньги, – покачал головой Громов. – Если начать на них пить – можно получить белую горячку, если есть – ожирение сердца и подагру, если тратить на красавиц – общее расстройство организма.
– Следовательно, нужно сделать на них что-нибудь полезное.
– Можно открыть кроличий завод. Выгодное дело!
– Или купить имение с образцовым питомником.
– Или нанять целиком доходный дом и отдавать его под квартиры.
– А почему ты молчишь, Громов?
– Мне пришла в голову мысль, – застенчиво произнес Громов.
– И как же она себя чувствует в этом пустом помещении?
– Мысль такая: давайте, господа, издавать сатирический журнал.
– Я могу только издать удивленный крик, – признался Подходцев, действительно ошеломленный.
– Но ведь это идея, – вдруг расцвел Клинков. – Вы знаете, а может быть, и не знаете, что я довольно недурно рисую карикатуры. Громов пишет прозу и стихи.
– А что же я буду делать? – ревниво спросил Подходцев.
– Ты? Издательская и хозяйственная часть.
– Это будет чрезвычайно приятный журнал.
– И полезный в хозяйстве, – добавил Подходцев, кусая ус.
– Почему?
– Как средство от мух.
– Не понимаю.
– Мухи будут дохнуть от ваших рисунков и стихов.
– Берегись, Подходцев! Мы назовем свой журнал «Апельсин», и тогда ты действительно ничего в нем не поймешь.
– Постойте, постойте, – вскричал Громов, сжимая голову руками. – «Апельсин»… А, ей-Богу, это недурно. Звучно, запоминается и непретенциозно!
– По-моему, тоже, – хлопнул тяжелой рукой по столу Клинков. – Это хорошо: «Газетчик, дайте мне „Апельсин“!
Громов вскочил, схватил с дивана подушку, приложил ее, как сумку, к своему боку и, приняв позу газетчика, ответил густым басом:
– «Апельсинов» уже нет – все распроданы.
– Что ж ты, дубина, не берешь их больше?
– Да я взял много, но сейчас же все расхватали. Поверите – с руками рвут.
– А ты мне не можешь где-нибудь достать старый номер?
– Трудновато. За рубль – пожалуй.
– Три дам, только достань.
– Слушаю-с, ваше сиятельство.
Эта наглядная интермедия произвела на колебавшегося Подходцева глубокое впечатление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40