я специально приглядывался и ничего не нашел.Он тоже выслушал нас и покачал головой:— Извините, парни, мне тоже нечем вам помочь. Девушка имеет право выйти замуж, а у меня нет ордера на арест кого-либо из банды Фетчена. — Он с минуту помолчал. — Хотя как неофициальное лицо дам совет.— Есть причина, по которой можно отменить свадьбу?— Нет. Но на днях в город приехал человек, который видел, как банда Фетчена гнала полсотни голов. А в корраль они загнали полдюжины задрипанных бычков.— Разве это не улика?— Не совсем. Когда Руф их видел, он был пьян. Лично я поверю ему на слово — пьяный или трезвый, старый ковбой всегда отличит пятьдесят бычков от шести. Но я сомневаюсь, что его свидетельство пройдет в суде.— Что же нам делать?Мастерсон откинулся на стуле и задумался.— Телеграфируйте ее деду и отцу о свадьбе и просите дать на нее согласие.Такой ход нам и в голову не приходил. Телеграф был для нас в новинку. Мы слышали о нем и видели провода вдоль железнодорожного полотна. Но сообщить Костелло о происшествии телеграммой!..— Мы будем вам обязаны, если вы напишете текст. Вы поможете хорошей девушке избежать плохой партии.Я думал, что телеграмму надо писать как-то по-особому, но Баг взял ручку и нацарапал: «Фетчен здесь. Предложил Джудит выйти замуж за него. Она согласилась. Телеграфируйте отказ — разрешение на свадьбу».— Если получите телеграмму от Костелло с запрещением свадьбы, я остановлю их, — пообещал Мастерсон.Отослав телеграмму, мы остановились на дощатом тротуаре, размышляя над ситуацией. Неожиданно Галлоуэй спросил:— Интересно, сколько в таком городе священников или проповедников?— Три-четыре, наверное.Брат весело смотрел на меня, и я начал понимать, что он задумал.— Вот что значит как следует подумать! — улыбнулся я. — Пойдем, поспрашиваем.— Жердь Уокер, Гарри Бриггс да и остальные не откажутся выручить нас. Нынче утром Хокс сказал мне, что держит свой скот милях в пятнадцати к северу отсюда. По-моему, одному из его парней надо срочно поговорить с проповедником. Например, Жерди. Если бы он умирал, то наверняка захотел бы исповедаться.Навстречу нам шел Бэт.— Мистер Мастерсон, — окликнул его я, — сколько в Додже проповедников?Глаза Бэта заискрились.— Вам повезло, — заулыбался он, — их нет в городе, кроме одного. — Затем добавил: — Не забудьте мирового судью.Галлоуэй тут же оседлал коня и галопом помчался в лагерь Хокса, чтобы договориться с ковбоями. Я тоже вскочил в седло, пронесся пару миль по дороге и на взмыленном коне вернулся к дому святого отца.— Преподобный, — обратился я скорбным голосом, — в ковбойском лагере за городом заболел человек. Ему очень плохо, и он хочет исповедаться. Очень просим съездить к нему.Наш штурман человеческих душ оказался настоящим джентльменом. Он поставил чашку с кофе, вытер губы и стал натягивать сюртук. Я сам запряг ему лошадей в повозку, и через минуту мы двинулись в путь.— Еще одна штука, ваше преподобие, — сказал я. — Умирающий хочет оставить завещание и говорит, что доверит написать его только мировому судье. Ему все равно, юрист он или нет, но он считает мирового судью честным человеком.Я верхом, а проповедник в повозке подъехали к дому мирового судьи, и тот тоже собрался довольно быстро. Гонорар обещал быть приличным, и мировой судья согласился на поездку без всяких колебаний. Они рысью выехали из города на повозке проповедника, а я пылил за ними.Лагерь — корраль и глинобитная хибара — стоял на берегу ручья. Жердь Уокер лежал на топчане, укрытый до подбородка одеялом. Более жалкого страдальца мне еще не приходилось видеть. Ковбои сгрудились вокруг него и тихо переговаривались.Как только церемония началась, мы с братом выскользнули из лагеря и направились обратно в Додж.— Похоже, прощание Жерди с миром будет самым длинным в истории медицины, — заметил Галлоуэй. — Ставлю последний доллар, что сегодня они оттуда не выберутся.Нас волновало одно — как бы не вернулся в город еще какой-нибудь святой отец, который в данный момент отсутствовал.Но ни один так и не объявился.Хотя проповедник сказал, что он протестант и его религия позволяет отпустить грехи несчастному без исповеди, Жердь запротестовал из последних сил — он не мог пропустить такой шанс. Как нам потом рассказали, несколько часов этот добрый христианин каялся в самых страшных грехах. Сначала перечислил все, что сделал, потом признался в том, что хотел сделать, чего оказалось гораздо больше, и, наконец, стал придумывать себе грехи, о которых никто никогда и не слышал. Одно можно сказать: благодарные слушатели внимали ему с огромным интересом. Глава 4 Подъехав к коновязи у ресторана «Леди Гей», мы с Галлоуэем, усталые и голодные, спешились.Приближалась гроза. Над прерией уже полыхали молнии.— Похоже, будет настоящий ливень, — заметил Галлоуэй. — Я всю дорогу наблюдал за облаками.— Поставлю лошадей в конюшню, — решил я, — а ты посмотри, переехала ли Джудит в номер, который ей снял Фетчен.Улица уже опустела, приближающаяся гроза разогнала всех по домам. Но в окнах салунов горел свет, веселье шло полным ходом.Ведя обоих коней на поводу, я перешел улицу и направился к конюшне. На углу на мгновение задержался. Где-то за полквартала от меня по гулким доскам тротуара застучали сапоги, но хозяина их я не смог разглядеть, как ни старался. Мимо, гонимый порывом ветра, пронесся шар перекати-поля, и я подумал о Джудит, об этой упрямой, злой, веснушчатой... Вот только почему-то мне стало грустно, и я неожиданно признался себе, что скучаю по ней.Над воротами конюшни висел фонарь. Его пламя трепыхалось на ветру. Внутри никого не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47