Позвони в это РСУ, поезжай к ним, устрой скандал,
угрожай, но я уже не в силах.
- Что случилось? - спокойно спросил Сергей Ильич.
- Опять забрали маляров на какой-то другой объект, белить квартиру
какому-то начальнику.
- Кто тебе это сказал? - Сергей Ильич взял трубку в ладонь.
- Пришла машина. Они собирают свои ведра и грузятся.
- Ладно, сейчас выясню.
Третий месяц у Голенка шел ремонт. Он уже проклинал тот день, когда
связался с РСУ. То на неделю куда-то забрали сантехника, потом исчез
столяр - погнали в какое-то другое место. Сейчас опять маляров отзывают.
Лучше бы нашел частников. Дороже, но надежней. Придется скандалить. Он
снял трубку, нашел в блокноте номер начальника РСУ. Повезло - тот оказался
на месте. Выслушал он не очень любезную тираду Сергея Ильича довольно
спокойно, потом спросил:
- Вы, кажется, юрист? Могу ли я рассчитывать, что ваши законы защитят
меня, ежели я проявлю принципиальность, пошлю управляющего трестом к
такой-то матери и скажу, что мы не имеем права забирать у вас рабочих?
Ведь это не я придумал, мне приказал управляющий, а ему позвонили
откуда-то с небес. Если он ослушается, его поставят в угол, а уж он мне
потом выдаст! И что в это время будет делать ваш закон? Молчать и сопеть в
паклю. Так что уж потерпите немного.
Сергей Ильич понял, что разговор бессмыслен.
- Кто этот человек, перед которым вы так танцуете? - спросил он
резко.
- Председатель Облсовпрофа товарищ Кухарь.
Это было так неожиданно! Голенок опустил трубку на аппарат, достал
блокнот, отыскал служебный телефон Кухаря. Слова были готовы, тут
церемониться нечего!
- Приемная, - отозвался голос секретарши.
- Юрия Кондратьевича, пожалуйста, - попросил Го ленок.
- Он на совещании в облисполкоме. Будет после обеда. Что передать?
- Передайте, что звонил Голенок. Он знает, кто я и куда мне звонить,
- Сергей Ильич был абсолютно уверен, что едва Кухарь появится и секретарша
доложит, кто звонил, тот немедленно подаст голос. Поразмыслив, Сергей
Ильич подумал, что Кухарь вероятней всего не знает, что рабочих сняли
именно у него, Сергея Ильича, но от этого не легче. Боже мой, сколько лет
они знакомы! С отрочества! Сколько раз жизнь сводила его, Юрку Кухаря и
Миню Щербу, разводила и снова потом они оказывались рядом. И так с самого
момента эвакуации...
"Сережа, подъезжай! - кричит Юрка Кухарь. - На сегодня шабаш".
Он второгодник. Старше вас. Верховодит. Копаете сахарную свеклу.
Война. Немцам вломили под Москвой. Ты, как и он, и многие другие
одноклассники, здесь - в эвакуации. Скоро в армию. Мелкий, как из
пульверизатора парикмахера Когана, дождь. Раздувшиеся от влаги сизые тучи
вползают одна в другую. На ровном унылом поле бурты свеклы. Вы в сапогах,
волочите на них тяжелую вязкую грязь. Ты сидишь на длинной бричке. В нее
запряжена старая слепнущая кобыленка. Юрка почему-то называет ее
"Мустафа". По ее глубоким бокам пробегает холодная дрожь. На спине у тебя,
как и у всех ребят - от дождя - мешок, завязанный у горла. Зябко. Руки в
грязи, она обсыхает на ветру, покрывается трещинками, как высохшие такыры.
Голодно. Очистив ножом свеклу, грызешь ее, перегоняешь бричку на другой
конец поля. Ребята швыряют в нее кетмени, лопаты, носилки, и вы
выбираетесь на раздолбанный проселок. Дождь усиливается. Густеют сырые
сумерки. Километрах в двух от кишлака колхозная сыроварня, - покосившаяся,
обмазанная саманом с кизяком. Дверь в нее распахнута, оттуда тянет кислым.
Там чаны, печь, а за занавеской железная кровать хозяйки сыроварни -
Насти. Ей двадцать пять. Для вас, десятиклассников, она женщина в летах.
Невысокая, плотная, с широкими, вихляющими бедрами, с сильными круглыми
икрами на коротковатых ногах. Настя наполовину украинка, наполовину
казашка. Смуглая, скуластая, с неожиданно большими карими глазами. Ходит
она в белом замызганном халате, в кирзовых сапогах на босу ногу. Вы
делитесь подозрением, что под халатом у нее ничего нет.
Высокие груди при ходьбе играют, как студень.
- Это мы проверим, - нагловато обещает Юрка.
Он высокий, сильный. Ты такого же роста. И не слабее. Но в нем есть
еще какая-то _д_р_у_г_а_я_ сила. Он говорит тебе:
- Держись меня, не пропадешь.
Возражать не хочется.
Настя шутит с вами, жалеет. Подкармливает густой приторной патокой.
Когда дает кусок брынзы, когда напечет лепешек из отрубей. Столуетесь вы в
колхозе. Отвар из бараньих костей, в котором несколько тугих клецек - одна
другую догоняет, - зеленый чай три раза в день с куском хлеба из ржаной
муки с какой-то примесью, отчего этот хлеб, как мокрая глина, и опять же
патока вместо сахара. Живете вы рядом с сыроварней. За развалившимся
дувалом сарай, где под мешковиной хранится сено. Накрываетесь тем, чем
снарядили дома.
С некоторых пор Настя начинает баловать вас: то сварит баранью ногу с
домашней лапшой, то налепит вареников с картошкой, заправит их курдючным
жиром, то нажарит на конопляном масле картошки с луком. Долго не
понимаете, с чего пошла такая житуха. Но однажды ночью просыпаешься от
шуршания сена и тихих голосов у дверей. Вглядываешься и узнаешь: Юрка и
Настя. Они выходят. Возвращается Юрка на рассвете. Так и пошло - ночь за
ночью. На узких губах Юрки какая-то новая ухмылочка, под глазами синяки,
уже в открытую смалит самосад. Настя подает ему тарелку, в которой всегда
погуще, кусок побольше. Миня Щерба ропщет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75