Это было нарушением правил, но, кажется, его поняли и милостиво извинили. Хотя наверняка где-то в его личном деле психолог сделал отметку о некоторой психологической или психической неуравновешенности. Ибо в традициях их учреждения обязательным было присутствие на похоронах своего лучшего друга, убитого по твоему приказу или твоими руками. Это была самая омерзительная традиция, но она была, и ей полагалось следовать неукоснительно.
На дорожке, ведущей к его скамейке, показался тот самый полковник. Сегодня он выглядел хуже обычного. Ему еще не было пятидесяти, и его еще, очевидно, мучает совесть. Он вздохнул: работа есть работа, и лишние эмоции здесь ни к чему. Полковник подошел к нему, сел на скамью, не здороваясь, закурил.
– Что-нибудь случилось? – ласково спросил он у полковника. – Мы не виделись уже столько дней.
– Да, – отрывисто сказал полковник, – просто мы уже закончили работу.
– Я знаю, – кивнул старик, – это была славная работа.
– Да. – Полковник выдохнул сигаретный дым, словно собираясь сказать что-то важное. Как перед прыжком в воду.
– Не волнуйтесь, – вдруг мягко сказал старик, – я все знаю.
– Что? – немного испугался полковник. – Что вы знаете?
– Вернее, понимаю. Это ваша работа, и не нужно столько эмоций. Вы просто привыкли ко мне за последние дни. А у профессионалов не бывает друзей – только партнеры и враги. Больше никого. – Вы знаете, зачем я пришел?
– Конечно. Иначе для чего вы меня вызывали? Я сорок лет провел на этой работе. Я пришел в наше учреждение тогда, когда вас еще не было на свете. И, уверяю вас, за эти годы я кое-чему научился. Все это суета. Итак, как вы меня будете убивать?
Полковник вздрогнул, посмотрев на старика, как на сумасшедшего.
– С чего вы решили? – заикаясь, спросил он.
– Догадываюсь. Мавр сделал свое дело… – Он посмотрел на свои руки. – Вот этими руками, полковник, я убил столько людей, сколько вам лет. И самого лучшего друга тоже убил. Нет, я не чудовище, я профессиональный убийца. Просто работа есть работа, и ее нужно выполнять аккуратно и профессионально. Таким было мое правило на протяжении всей жизни. Это в последние десять-пятнадцать лет все вы размякли и стали добренькими, а при мне такого быть не могло.
– Они приняли решение, – тихо произнес полковник. – Мы советовались с психоаналитиками.
– Понимаю. Они подсказали вам мой психотип. Конечно, я совсем забыл. Вам нужно было узнать, буду ли я сопротивляться, или постараюсь избежать с вами встречи. Хотя по тем молодым людям, сидящим в «БМВ», я понимаю, что избежать с вами встречи было невозможно. Я прав?
Полковник кивнул, уже не пытаясь что-либо ответить.
Он достал из кармана небольшой пакетик, передал его старику. Тот был немного разочарован.
– Белый порошок, – сказал он мрачно. – Впрочем, все правильно. От чего еще я могу умереть, если не от сердечного приступа. В моем-то возрасте. Этого я не учел.
– Простите, что не учли? Я не понял, – спросил его полковник.
– Нет, ничего. Это я по-стариковски просто думаю вслух. Спасибо вам.
– За что? – изумился полковник. В его взгляде было невольное уважение к этому смертнику, так красиво державшемуся.
– За все. За мою жизнь, за мою работу. Вы наполнили мои последние дни смыслом, подарили уже окончательно рухнувшую надежду, заставили вспомнить молодость. Что может быть лучше этого?
Старик тяжело встал.
– Не провожайте меня. И уберите ваших церберов. Они мне ни к чему. Я не собираюсь скрываться.
– Мы знаем, – кивнул полковник.
– Прощайте. – Старик повернулся, тяжело зашагал по дорожке.
Полковник долго смотрел ему вслед. В конце аллеи трое молодых ребят, расположившись со своими скрипками, играли вальс Штрауса. Старик подошел к ним ближе, выгребая все деньги из кармана.
– Что сыграть, дедуня? – спросил его один из подростков.
– Гимн Советского Союза, – попросил старик.
Ребята переглянулись, пожали плечами, заулыбались.
– Давай Гимн.
Полковник смотрел, как выпрямивший спину старик слушал Гимн последний раз в своей жизни.
Он еще раз отметил, как мужественно держится этот старик. И невольно подумал, сумеет ли он сам так достойно уйти. Ответ на этот вопрос он получил уже через два часа в подъезде своего дома. Его застрелили пятью выстрелами в упор, не дав даже осознать происходящего. Его психоаналитики советовали сделать это быстро и без лишних разговоров. Что и было сделано.

ГЛАВА 2

Невыносимо болела голова. С раннего утра у него было плохое настроение. Сначала пришло сообщение о провале Беркута. Они возлагали такие большие надежды на этого агента. Затем неудача в Минске, когда посланный туда «ликвидатор» выпустил в жертву пять патронов, но агент, вопреки любой логике, остался жив. Правда, это была вина и «ликвидатора»: по правилам он должен был сделать контрольный выстрел в голову или в сердце, но, видимо, увидев залитое кровью лицо жертвы, успокоился. А тому пуля просто поцарапала кожу. Теперь предстоял неприятный разговор с самим директором Службы внешней разведки. Тот никогда не прощал подобных неудач.
Генерал Лукошин работал в разведке уже тридцать лет и хорошо знал степень допустимых провалов, после которых руководителя нужно либо менять, либо убирать. Сегодня, вызвав одного из самых лучших агентов в истории своей службы, он надеялся поправить положение. Дверь бесшумно открылась, и на пороге возник секретарь, молодой капитан лет тридцати:
– Прибыл по вашему указанию полковник Рокотов.
– Пусть войдет.
Полковнику было уже много лет, очень много.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10