Он радовался поездке. «Путешествие в составе вермахта» – таков был распространенный в то время лозунг вербовки в армию.
Меня тянуло в Септ. Там еще сохранилась Триумфальная арка Германика{40}, находящаяся на берегу Шаранты, остатки огромной римской арены и церковь Нотр-Дам, законченная около 1000 года н. э., богатая элементами мавританского стиля. Все это стоило посмотреть!
Однако из-за недостатка времени мы лишь бегло осмотрели Нотр-Дам и Триумфальную арку. До побережья оставалось 60 километров. Через час миновали Маренн и вскоре оказались у изрезанного крутого берега Ла-Трамблад. Сюда доносилось дыхание океана. За горизонтом, по ту сторону бухты, показался маяк – и вот мы на обрывистом берегу. Все покрывал шум прибоя.
Не задерживаясь, мы двинулись через Маренн и Рошфор в Ла-Рошель к старой рыбацкой гавани, с ее знаменитым бастионом – башней Сен-Николя – и отделенной от нее узким фарватером стоящей напротив башней де-ла-Шэнь.
От застоявшейся воды тянуло затхлым, гнилостным воздухом. Время от времени с моря дул сильный холодный ветер. И здесь мы застали отлив. Множество рыбачьих лодок погрузилось в жидкий ил. Между башнями в открытом море виднелись причудливые силуэты: палубные надстройки, такелаж, свернутые красно-коричневые паруса. Крики чаек смешивались со скрипом лебедок. Казалось, что в тусклом сиянии солнца виднелись контуры Илъ-де-Ре. Когда-то это была последняя остановка на пути к страшной Кайенне{41}; среди старых крепостных сооружений – тюрьма Сен-Мартин-де-Ре, типичное сооружение Вобана, мастера крепостных построек{42}. На протяжении столетий в этих тюремных башнях побывали и пламенные патриоты, и бандиты.
Перед нами была сама история, которая таила в себе многое – порабощение, борьбу за власть, завоевания.
Что происходило потом? Разве я раньше уже не побывал на французской земле как один из завоевателей? Разве я, осматривая тогда произведения искусства во французских соборах, считался с чувствами французов? И что такое STO – «Service du Travail Obligatoire» – «Служба трудовой повинности», чьи плакаты мы видели здесь в гавани, как не повинность гражданского населения завоеванной страны работать в стране завоевателей! Невольно вспомнились беседы с отцом по вопросам международного права – ведь в немецких военных училищах такому не учили. Значит, и здесь во Франции, оккупационный режим не считался с международным правом и законами войны, как это было везде, где появлялись немецкие солдаты. К чему же может привести все это?
На обратном пути мы снова остановились, чтобы немного отдохнуть. Ординарец и водитель ушли побродить вдоль живой изгороди из шиповника около домика, из которого слышались звуки губной гармоники. Как хороши этот покой и солнце, льющее свои лучи.
Я наблюдал за Урбаном. Он притих, видимо, снова пытался разрешить трудную для себя задачу.
А быть может, в нем происходило то же, что и во мне. Немногие часы пребывания на побережье оставили неприятный осадок. «Ну, Урбан, как все это выглядит?» – попытался я завязать разговор. Долго потом ответ обер-лейтенанта не давал мне покоя.
Здесь, на берегу океана, находятся немцы, а с ними и австрийцы. Однако он как житель Вены – «скажем это хоть раз прямо», заметил Урбан, – при всем желании не может мыслить так, как мыслит немец!
Сначала я не мог уловить, что Урбан имеет в виду. Затем он спросил: «Господин полковник, думаете ли вы, что мы навсегда останемся здесь, на берегу океана? Не временно ли, так сказать, мы здесь находимся?»
Такой вопрос нельзя было оставить без внимания и уклониться от ответа. Я ответил не сразу, мне надо было поразмыслить. «Думаю, – ответил я, – что в истории не бывает неизменяемого „навсегда“, особенно если какая-либо цель достигнута войной. Франция не Германия. И всего полгода назад для Москвы уже был составлен поименный список гражданского управления. А сейчас мы находимся от выполнения этой цели дальше, чем когда бы то ни было! Разве не так? И примирится ли Франция с такой системой, какая существует в Италии Муссолини? Трудно себе это представить. И не будет ли это „временно“, так сказать, как это вы, венцы, говорите, длиться очень долго?»
Укреплений на побережье почти не было видно. О них можно было только догадываться. Они либо были хорошо замаскированы, либо в результате беспечности их было очень мало. Казалось, что перед такой непреодолимой преградой, как океан, можно было чувствовать себя в безопасности. До сих пор ход войны подтверждал правоту фюрера. Ведь утверждали, что «союзники обломают себе зубы и об Атлантический вал».
Между тем на берегу, почти как в мирное время, шла курортная жизнь. Нетрудно было видеть, кто нежился под солнцем на песчаном берегу Сабль-де Олонна. Мы, представители «нового порядка в Европе»! Вас же, сыновья Grande Nation{43}, мы научим работать! Разве вы до сих пор не поняли, для какой цели предназначены наши огромные бункеры для подводных лодок, в том числе у Сен-Назера? Атлантический океан у берегов Франции наш и нашим останется. Все, что не удалось в 1918 году, будет теперь наверстано. На нашей стороне право германской нации и арийские требования, а вы, продукты скрещения переселяющихся, кочевых народов, ни рыба ни мясо! Что стало с вашей расой?
Именно такого рода рассуждения мы слышали на пляже, где нежились немецкие офицеры.
Что касается расы – то это факт, болтали офицеры. Французы выродились. Но девочки – просто прелесть! Стройны как тополь! Разумеется, приходится проявлять сдержанность. Эксцессы не должны приводить к ссорам. На командирских совещаниях по этому поводу давались категорические указания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149