— Так познакомь же, сударь добрый Заглоба, и меня с паном наместником… Познакомь же!— Обязательно! Непременно! Позволь, ваша милость наместник, — это господин Сбейнабойка.— Подбипятка, — поправил шляхтич.— Один черт! Герба Сорвиштанец.— Сорвиглавец, — поправил шляхтич.— Один черт! Из П„сикишек.— Из Мышикишек, — поправил шляхтич.— Один черт. Nescio Не знаю (лат.).

, что бы я предпочел. Мышьи кишки или песьи. Но жить — это уж точно! — ни в каких не желаю, ибо и отсидеться там трудновато, и покидать их конфузно. Ваша милость! — продолжал он объяснять Скшетускому, указывая на литвина, — вот уже неделю пью я на деньги этого шляхтича, у какового за поясом меч столь же тяжеловесный, сколь и кошель, а кошель столь же тяжеловесный, сколь и разум, но если поил меня когда-нибудь больший чудак, пусть я буду таким же болваном, как тот, кто за меня платит.— Ну, объехал его! — смеясь, кричала шляхта.Однако литвин не сердился, он только отмахивался, тихо улыбался и повторял:— От, будет уж вам, ваша милость… слухать гадко!Скшетуский с интересом приглядывался к новому знакомцу, и в самом деле заслуживавшему называться чудаком. Это был мужчина росту столь высокого, что головою почти касался потолочных бревен; небывалая же худоба делала его и вовсе долговязым. Хотя весь он был кожа да кости, широкие плечи и жилистая шея свидетельствовали о необычайной силе. На удивление впалый живот наводил на мысль, что человек этот приехал из голодного края, однако одет он был изрядно — в серую свебодзинского сукна, ладно сидевшую куртку с узкими рукавами и в высокие шведские сапоги, начинавшие на Литве входить в употребление. Широкий и туго набитый лосевый пояс, не имея на чем держаться, сползал на самые бедра, а к поясу был привязан крыжацкий меч, такой длинный, что мужу тому громадному почти до подмышек достигал.Но испугайся кто меча, тот бы сразу успокоился, взглянув на лицо его владельца. Оно, будучи, как и весь облик этого человека, тощим, украшалось двумя обвисшими бровями и парою таково же обвислых льняного цвета усищ; однако при этом было столь открыто, столь искренно, словно лицо ребенка. Помянутая обвислость усов и бровей сообщала литвину вид одновременно озабоченный, печальный и потешный. Он казался человеком, которым все помыкают, но Скшетускому понравился с первого взгляда за эту самую открытость лица и ладную воинскую экипировку.— Пане наместник, — сказал тощий шляхтич, — значит, ваша милость от господина князя Вишневецкого?— Точно.Литвин благоговейно сложил руки и возвел очи горе.— Ах, что за воитель это великий! Что за рыцарь! Что за вождь!— Дай боже Речи Посполитой таких побольше.— Истинно, истинно! А не можно ли под его знамена?Тут в разговор ввязался Заглоба:— И заимеет князь два вертела для кухни: один из этого сударя, другой из его меча; а может, наймет вашу милость заплечных дел мастером или повелит на вашей милости разбойников вешать. Нет! Скорее всего он сукно мундирное станет мерить! Тьфу! Ну как тебе, сударь, не совестно, будучи человеком и католиком, ходить длинным, словно serpens змея (лат.).

или басурманская пика!— Слухать гадко, — терпеливо сказал литвин.— Как же, сударь, величать вас? — спросил Скшетуский. — Когда вы представились, пан Заглоба так вашу милость подъедал, что я, прошу прощения, ничего не смог разобрать.— Подбипятка.— Сбейнабойка.— Сорвиглавец из Мышикишек.— Чистая умора! Хоть он мне и вино ставит, но если это не языческие имена, значит, я распоследний дурень.— Давно ваша милость из Литвы?— Вот уж две недели, как я в Чигирине. А узнавши от пана Зацвилиховского, что ты, сударь, тут проезжать будешь, дожидаюсь, чтобы с твоею протекцией князю просьбу свою представить.— Но скажи, ваша милость, потому что очень уж мне любопытно, зачем ты этот меч палаческий под мышкой носишь?— Не палаческий он, сударь наместник, а крыжацкий; а ношу его — ибо трофей и родовая реликвия. Еще под Хойницами служил он в руце литовской — вот и ношу.— Однако махина нешуточная и тяжела, должно быть, страшно. Разве что оберучь?— Можно и оберучь, а можно и одною.— Позволь глянуть!Литвин вытащил меч и подал Скшетускому, однако у того сразу же повисла от тяжести рука. Ни изготовиться, ни взмахнуть свободно. Двумя еще куда ни шло, но тоже оказалось тяжеловато. Посему пан Скшетуский несколько смешался и обратился к присутствующим:— Ну, милостивые государи! Кто перекрестится?— Мы уже пробовали, — ответило несколько голосов. — Одному пану комиссару Зацвилиховскому в подъем, но и он крестное знамение не положит.— А сам ты, ваша милость? — спросил пан Скшетуский, оборотившись к литвину.Шляхтич, точно тростинку, поднял меч и раз пятнадцать взмахнул им с величайшей легкостью, аж в корчме воздух зафырчал и ветер прошел по лицам.— Помогай тебе бог! — воскликнул Скшетуский. — Всенепременно получишь службу у князя!— Господь свидетель, что я желаю ее, а меч мой на ней не заржавеет.— Зато мозги окончательно, — сказал пан Заглоба. — Ибо не умеешь, сударь, таково же и мозгами ворочать.Зацвилиховский встал, и они с наместником собрались было уходить, как вдруг вошел белый, точно голубь, человек и, увидев Зацвилиховского, сказал:— Ваша милость хорунжий, а у меня как раз к тебе дело!Это и был Барабаш, черкасский полковник.— Пошли тогда на мою квартиру, — ответил Зацвилиховский. — Здесь уже таковой шум, что и слова не расслышишь.Оба вышли, а с ними и пан Скшетуский. Сразу же за порогом Барабаш спросил:— Есть известия о Хмельницком?— Есть. Сбежал на Сечь. Этот офицер видал его вчера в степи.— Значит, не водою поехал? А я гонца в Кудак вчера отправил, чтобы перехватили, и, выходит, зря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22