Солнце едва взошло, а Кэл уже проверял декорации, часть которых повредилась от последнего вторжения Магенты. Утром должны прийти остатки труппы, поскольку показ был назначен на полдень.
Кэл старался не думать о том, что будет. В пьесе, которую он так тщательно репетировал, теперь играли сплошные дублеры, причем некоторые даже сценария не читали. Ему самому предстояло сыграть Лизандра, потому что исполнитель этой роли заявил, что отказывается выступать в здании, где на него налетели воинственные феи с крошечными клейморами.
На ступенях театра сидел сонный Джошуа, который никак не мог заснуть по-настоящему. Тело его было само не свое без Фицройского Коктейля. Он поклялся, что непременно прикончит Магенту, если только сам не умрет прежде.
Сорок один
Динни сидел в больничном буфете. Приятного там было мало. Его угнетало общество больных людей, а особенно – безнадежных стариков в халатах, сидевших со скучающими родственниками.
Время от времени он поднимался к дверям, за которыми держали Керри, и спрашивал, как она, но операция длилась долго, и никаких сведений у сестер не было. Потом Динни возвращался в буфет, и всякий раз ему казалось, будто нужно что-то предпринять: может, громко потребовать, чтобы сестры не скрывали от него правду и рассказали все, что знают. К сожалению, сестры выглядели пугающе неприступными. Видимо, хорошо накачали мышцы, усаживая и переворачивая больных. Динни не грубил, но был на грани срыва.
Когда ждешь, время течет страшно медленно, особенно – в больнице, и через несколько часов Динни уже выглядел таким же опустошенным, как и те безнадежные пациенты в халатах.
– Один раз мы их удержали, но второй раз, думаю, не выйдет.
Джин Маклауд, такая же черноволосая, красивая и грозная, как и сестры Маклауд, только выше и свирепее, подняла починенное знамя высоко над головой и приготовилась к бою.
– К черту все, – пробормотала Мораг, которая стояла где-то в середине каре. – Мы не можем смыться?
Хизер эту идею поддерживала целиком и полностью, но поскольку с каждой стороны от них кто-то стоял, улизнуть было невозможно.
– Придется торчать тут, пока нас не прикончат.
– А я не желаю, чтоб меня прикончили! Я хочу развлекаться в городе. Мне тут нравится. Нравятся пиццерии, нравятся забегаловки, магазины нравятся, и нравится, что все это открыто с утра до ночи, и концерты, и ночные клубы, и яркая одежда, и яркие люди, и огромные дома! На самом деле, если не считать того, что люди умирают тут на улицах, мне тут все нравится! Я даже начинаю привыкать к этому странному сладковатому виски.
– И я, – согласилась Хизер. – Хотя, конечно, оно и в подметки не годится тому пиву, что варят Макинтоши. Мы могли бы прекрасно проводить время, если бы только эти придурки не затеяли войну. А Керри уже дошила мне повязку краснокожего на голову?
– Да, и она будет отлично смотреться, если только тебе когда-нибудь придется ее надеть. Что это?
Армия Талы готовилась ко второй атаке, когда далеко наверху на все еще видневшейся лунной радуге показались новые феи.
– Ты и вправду думаешь, что это подействует? – спросил Элрик, горстями высыпая листовки вниз.
– Может быть, – ответила Элис, летевшая рядом с ним. – Хоть хвалиться и не принято, могу сказать, что у меня – талант пропагандиста.
– РАБОЧИЕ! ОСВОБОДИТЕ САМИХ СЕБЯ! – гласили листовки, тысячами падавшие с неба.
Керри отвезли в послеоперационную. Сестры сообщили Динни, что в итоге удалять тонкую кишку не пришлось. После вскрытия брюшной полости стало ясно, что поражение было не таким серьезным, как предполагалось. Так бывает при болезни Крона: приступы иногда кажутся более тяжелыми, чем они есть на самом деле. Поэтому Керри по-прежнему могла надеяться на восстановительную операцию.
– Какая травма! – сказал Динни. – Я ужасно себя чувствую.
– Ей было хуже, – сказала сестра.
– Ну теперь-то ей станет лучше?
– Вряд ли. Новый тяжелый приступ может случиться с ней в любое время – через день или через десять минут.
Сорок два
Динни взял такси до 4-й улицы, чтобы привезти Керри ее вещи. Он так переживал из-за нее, что даже не возмутился тарифом. Любви все подвластно. Он открыл дверь ее ключом, собрал сумку и направился к театру как раз в тот момент, когда там шел спектакль Кэла. Динни поспешил наверх, даже не заглянув внутрь.
Как и предполагал Кэл, спектакль шел ужасно. Дублеры, ни разу не бывшие на репетиции, забывали слова, посреди какой-нибудь сцены вдруг на полную мощность включалась наспех смонтированная запись фоновой музыки, а те актеры, что принадлежали к основному составу, нервно копошились на сцене, постоянно ожидая, что вот сейчас на них нападут нищенки или феи.
Горстка зрителей откровенно хихикала, а трое судей – местные деятели искусств – сгорали от стыда.
– Я, конечно, понимал, что уровень будет невысокий, – шептали они друг другу, – но до такой степени…
Поднявшись к себе, Динни наскоро принял душ и переоделся. Он зевал. Надо было возвращаться в больницу, но подкатила такая волна усталости, что он едва мог с ней справиться. Заметив на кровати скрипку, Динни почувствовал желание поиграть, чтобы взбодриться.
Он взял скрипку и выразительно исполнил «Туллохгорум».
Не прошло и минуты, как к зданию протянулась лунная радуга, и в театр со всех сторон посыпались визжащие феи.
Это были последние схватки той битвы, что состоялась в Центральном парке. Битва эта, в конце концов, оказалась отнюдь не суровой. Листовки, которые составила Элис, прирожденный специалист по маркетингу, затронули самые глубокие струны в душах английских бойцов. Они так давно не получали никакой информации извне, что простые и сильные аргументы листовки попали в самое сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64