Во-первых, в новостях по телевизору сообщали об ужасном наводнении в Бангладеш, причем показали тела погибших, отчего она страшно расстроилась. Во-вторых, она страдала хроническим недугом. В-третьих, ее удручало то, что она плохо играла на гитаре. День-деньской разучивала она соло из «Пиратской любви» Джонни Тандерса, но у нее ничего не получалось.
В-четвертых – и на нынешний момент это заслоняло все остальное, – она никак не могла решить, что лучше смотрится в ее волосах: гвоздики или розы. Прическа Керри примерно восходила к картине Боттичелли, а в этом случае все решает выбор цветов.
Она мрачно сидела перед зеркалом, примеряя то один, то другой цветок, горько размышляя о том, что незачем было красить волосы в роскошный серебристо-голубой цвет, если все равно приходится так страдать.
Работа над составлением алфавита продвигалась: на данный момент у Керри было пятнадцать цветов из двадцати семи.
В доме через дорогу просыпались феи.
– Где же наши друзья? – пробормотала Хизер, отбрасывая золотистые волосы с прекрасных глаз.
Динни злобно уставился на нее.
– Не знаю, что вы такое, – сказал он, – и знать не хочу. Кто бы вы ни были, убирайтесь ко всем чертям из моей комнаты и оставьте меня в покое.
Динни Макинтош не славился особой вежливостью. Он вообще ничем не славился, кроме хамства, нетерпимости и огромного аппетита.
– Меня зовут Хизер. Я – фея чертополоха. А это Мораг. Нельзя ли попросить у вас стакан воды?
– Нет! – рявкнул Динни. – Нельзя. Проваливайте!
– Как ты с нами разговариваешь? – возмутилась Хизер, опершись на крохотный локоток. – У нас на родине любой счел бы за честь поднести нам стакан воды. Да стоит нам только показаться человеку, он потом еще много лет только об этом и говорит. Мы появились перед тобой лишь потому, что услышали, как ты играешь на скрипке шотландский мотив.
– Из рук вон плохо, – прервала ее Мораг, слегка проснувшись.
– Да, – подтвердила Хизер. – Из рук вон. У этой скрипки интересное звучание, но, честно говоря, это было худшее исполнение «Туллохского рила», которое мне доводилось слышать в жизни, а это о чем-то да говорит. Невероятно – даже сын кузнеца на моей родине в Крукшанке, и тот играл лучше, а я бы ни за что не подумала, будто это возможно.
– Не так уж я плохо играю, – возмутился Динни.
– Очень плохо. Просто ужасно.
– А вас никто и не звал слушать, – проворчал Динни.
– Но ты не расстраивайся, – продолжала Мораг, вертя в руках свою крошечную скрипку. – Мы тебя научим, как нужно. Мы – добрые феи и всегда рады помочь. А теперь, будь так добр, принеси нам, пожалуйста, воды.
– Привет, – промурлыкала обнаженная женщина с экрана телевизора, поглаживая грудь телефонной трубкой. – Это Сладкие Сливки, мы сосем и даем так, что оближешь не только пальчики. Наш телефон: 970-В-Д-У-Й.
– Похоже, у меня все еще глюки, – сказала Мораг. – Клянусь, больше никогда не притронусь к колдовским грибам. Ну разве что в медицинских целях.
Динни решительно подошел к кровати и громовым голосом заявил, что Хизер и Мораг должны немедленно выметаться вон, и что в фей он не верит. Феи весело рассмеялись.
– Какой ты забавный, – проговорила Хизер сквозь смех, но смех подорвал то хрупкое равновесие, что наступило в похмельном организме, и ее снова вырвало – теперь на руку Динни.
– Ну теперь-то он в нас точно поверит! – воскликнула Мораг.
– Ничего страшного. Наверняка для людей фейская рвота пахнет чудесно.
С тем они обе погрузились в сон, и никакая ругань Динни уже не могла их разбудить.
Три
Нью-Йорк кишмя кишел бездомными. На каждом перекрестке стоял нищий с пустым взглядом и без особой надежды на успех клянчил у прохожих милостыню. Каждый парк пестрел самодельными полиэтиленовыми палатками и вонючими одеялами, свернутыми в виде спальных мешков. Жизнь этих бездомных совершенно беспросветна. Никакие государственные дотации никогда не позволят им подняться на ноги. Никаких благотворительных фондов не хватит, чтобы дать им кров. Никакой работодатель не примет их на службу, пока у них нет жилья или, по крайней мере, чистой одежды, а разве может быть чистая одежда у того, кто с утра до ночи истекает потом на жаре в парке? Им оставалось лишь кое-как влачить свое существование и ждать конца, который наступал совсем не так скоро, как того хотелось бы добропорядочным жителям Нью-Йорка.
Один бездомный старик присел отдохнуть на 4-й улице, вздохнул, прикрыл глаза и умер.
– Еще один, – пробормотала Магента, явившись на сцену. Она и сама была нищей, хотя и сравнительно молодой. – Эдак у меня вовсе не останется войска!
Она отдала честь павшему и побрела по Бродвею, зорко поглядывая по сторонам, не мелькнет ли где персидская конница. Армия Артаксеркса пока далеко, и Магента могла особенно не беспокоиться, но слишком уж глубоко проникла она в тыл врага, поэтому следовало быть начеку.
А тем временем в Англии, в Корнуолле, король Тала был крайне озабочен побегом Тюльпанки и Лепестка. Дети были его законными наследниками, и мятежники уже распустили слух, дескать они могут стать подходящей заменой королю.
– Разыскать, – приказал он Магрису, своему главному инженеру. – И доставить сюда.
Конечно, король фей и эльфов Корнуолла не мог предположить, что в это время двое беглецов пытались продрать глаза в пустой комнате на 4-й улице.
Проснувшись, они тут же принялись ругаться.
– Ох, как мне плохо.
– Сама виновата, – сказала Мораг. – Вон как тебя рвало грибами и виски.
– И кто это говорит! А кого стошнило на новый килт?
– Тебя, не меня же. Ты вообще пить не умеешь. Как в известной поговорке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64