— Ну, а как вы… сюда, пардон, добрались?
— Правда путешествует без виз, — на ломаном русском языке, с бандитской ухмылкой ответил мне эмиссар. И я сказал ему, недолго думавши, что лестное предложение Ди Лазурри принять, к сожалению, никак не могу. Масса работы на родине. Крупнейшая финансовая операция в истории. Сотни миллиардов рублей. У итальянца глаза на лоб полезли после этих слов. Даю пояснения. Правительство и лично наш Никита Сергеевич страшно обиделись на народ, у которого оказались в долгу, надавав ему на много лет кучу облигации по куче займов. Народ привык к розыгрышам, погашениям, аппетиты растут, и правительство вынуждено возвращать народу чуть ли не ежемесячно огромные суммы. А ведь в прошлом народ сам спровоцировал правительство взять у него в долг на восстановление и развитие сельского хозяйства. Сложилась ненормальная обстановка. Правнтельство изнемогло от вампирских привычек народа-ростовщика. Партия сказала: «Будет!» Никита приказал прекратить такое безобразие. «Руки прочь от официальных таблиц розыгрышей всех займов!» «Нет — народу Гобсеку!»
— Сами понимаете, — говорю, — синьор, в связи со всем этим у меня много работы.
— О! Ваш босс Хрущев — великий мафиозо! — восхитился синьор. — Он принял нашу славную мафию от Сталина и вынужден расхлебывать его кашу. Ничего не поделаешь. В финансах должен быть порядок, — говорю. — Так что чао, голубь, чао.
— Это окончательный ответ?
— Синьор Фанфани не бросает последних слов на ветер. Передайте Ди Лазурри привет и пожелание выздоровления. Привет также маэстро Тосканини. Чао. Проводил его. Пошел к Зойке телевизор смотреть. Торжественное заседание какое-то. Без всякого удивления тыкаю пальцем в экран и втолковываю Зойке, что третий справа от Никиты — Чернышевский. Я с ним вместе срок волок и попал ему за все ланцы, сахарки, и птюхи в «буру».
— Слово предоставляется старейшему члену нашей партии, соратнику Ильича, участнику боев за взятие Зимнего дворца Николаю Гавриловичу Чернышевскому…
Я пошел кемарить. Прилег на диванчик, но уснуть не могу. Протрезвел. О ласточке думаю, как мальчик, тишина теплая и темная в моей душе и в мире, только воробьи шебуршат еле слышно крылышками во сне, в гнездах птенцы слепые попискивают и я благодарю Творца за то, что явлен мне образ Свободы и губы от ужаса кусаю, вспомнив, как сигали ночью с нар зпилептики-большевики, а я расхлебывал эту мычащую и хрипящую человеческую кашу. Слава тебе, Господи, все это позади!
Кстати, Коля, вот-вот должна вернуться из Крыма Галочка. Давай вынесем во двор посуду, позволим себе ее не сдавать. Смотри, сколько мы вылакали! Молодцы! Здоровяки! Вынесем, приберем ласточкино гнездо и сходим в «Березку», в славный магазин имени Октябрьской революции и Сталинской конституции. Я тебе объясню, откуда у меня сертификаты. Вдруг вызывает меня иньюрколлегия и говорит: — Согласно завещанию австралийского миллионера Джеймса Кларка вам положено наследство в 200 000 фунтов стерлингов.
— Кларк, — спрашиваю, — не ошибся?
— Нет. Ни у него, ни у нас ошибки быть не может. Вас это наследство дожидается уже 76 лет. Завещано оно человеку любой национальности, который изнасилует и зверски убьет кенгуру, нанеся ей ножом четырнадцать ран. Так что все сходится. Распишитесь.
— Одну минутку, — говорю, — но ведь органы ушли в несознанку и утверждают, что я был осужден за попытку убрать антипартийную группу еще при жизни Сталина, а кенгуру — это мой бред, лагерная паранойя и так далее.
— Вы — неглупый человек и понимаете, что речь идет о крупной сумме. О валюте. Стране она сейчас необходима. Если промедлить, то слух о завещании пронесется по всему миру и начнутся массовые убийства и изнасилования несчастных кенгуру лжепретендентами на наследство. Партия считает, что вы являетесь единственным законным наследником Кларка. Распишитесь.
— А он что, — спрашиваю, ибо спешить мне некуда, — был с легкой припиздью?
— Кенгуру много раз совершали набеги на его поля, опустошали их, и под конец жизни Кларк заимел кенгурофобию ужасно тяжелой формы. Он прыгал на четвереньках, носил на животе сумку с золотом и,умирая, оставил вот зто странное, лежащее перед вами завещание. Из-за утечки информации о вашем преступлении и о суде над вами узнал атташе культуры посольства Австралии, и делу, с согласия Никиты Сергеевича, был дан ход. Распишитесь, пожалуйста. Сумма прописью. Двести двадцать один рубль. 86 копеек цифрами.
— То есть, как это, — говорю, — двести двадцать один рубль 86 копеек цифрами? Вы меня за кого прннимаете, фармазоны гонконгские? 200 000 кладите на бочку стерлингов и переводите их в сертификаты. Торговаться не будеи. Воля покойного господина Кларка для меня вот уже несколько минут священна. Желаю соответствовать завещанию.
Тут выходит из кабинета лощеный деятель. Пробор, Золотая оправа. Бабочка. Запонки элегантные. Костюм с выставки «40 лет СССР» В руках сигара.
— Прошу вас ко мне, Фан Фаныч! Прошу. Зашли мы в кабинет. На низком изящном столике — виски, бананы, кока-кола, содовая, сандвичи и японские сухарики для пива. Пиво же само во льду удостоилось чести стоять.
— Чешите, — говорю, — товарищ международный юрист, за ушами у международного урки. Слушаю вас. Только без темени. Я — не гимназист из книжки «Белеет парус одинокий».
Короче говоря, Коля, выложил он мне, после того, как я предложил помянуть эксцентричного австралийца, ихние расчеты. Оказалось по какому-то закону или личному указанию, они обязаны отныкать от моих стерлингов 75%. Затем от оставшейся суммы мне следовало отчислить в фонд мира еще огромную часть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71