Констанца уже не раз звала его спать, и я догадался, что она не одобряет его чрезмерную щедрость, но он крикнул ей:
«Я скоро приду, Станци».
Он прошел в музыкальную комнату, вернулся с листом бумаги и сел за стол. Начертив нотные линейки он с поразительной быстротой набросал менуэт и протянул его мне со словами:
«Может, это хоть как-то возместит тот ущерб, который причинил вам Сальери, разбив вашу скрипку».
«Я не могу принять вашего подарка, господин капельмейстер», – ответил я.
«Отчего же? Отдайте его музыкальному издателю. С моей подписью за него можно выручить несколько гульденов». – Он подписал: «Вольфганг Амадеус Моцарт». – «Впрочем, – добавил он, – они и так не станут сомневаться в моем авторстве. Им знаком мой стиль, даже если они и не разбираются в качестве».
«Зачем вы пригласили Сальери? Он ваш недруг».
«Знаю. Но да Понте настоял, он хотел, чтобы мы подружились. Он считает, что это может пригодиться. По-моему, это напрасный труд. Вы доберетесь сами до дому?»
«Да, я чувствую себя лучше. Вы очень добры, господин капельмейстер».
«Расплатитесь с доктором и не волнуйтесь попусту».
«Я вам желаю того же, господин капельмейстер».
«А придется снова туго, приходите ко мне. Мне кажется, если Прага примет „Дон Жуана“, то в Вене ему тоже обеспечен успех».
«Несомненно!» – воскликнул я.
«Я предпочитаю не делать преждевременных выводов, пока не закончу работу. Постарайтесь заручиться услугами самого лучшего врача».
И он распрощался со мной.
– Сколько же вам заплатили за тот менуэт? – спросил Джэсон.
– Я не решился его продать.
– Он у вас сохранился?
– Он всегда при мне. – Мюллер бережно вынул ноты из кожаного портфеля и протянул их Джэсону.
Бумага пожелтела от времени, но хорошо сохранилась, и Джэсон не мог отвести взгляда от ясной и разборчивой подписи, словно сделанной только вчера.
– Разве мог я скрыть эту музыку от людей? Она такая выразительная и прекрасная. Я продал копии, но сохранил оригинал.
Джэсон пожелал сыграть менуэт, но Мюллер воспротивился.
– У нас есть дела поважнее. Вы сообщили Губеру, что собираетесь меня навестить?
– Нет.
– Правильно. Лучше не возбуждать подозрений полицейских чинов.
– Вам известно, кто лечил Моцарта накануне смерти?
– Меня тогда не было в Вене. Когда я вернулся, его уже не было в живых.
– А некоего Йозефа Дейнера вы знали?
– Хозяина таверны, друга Моцарта? Да. Он еще жив.
– Это я и пытаюсь выяснить, – ответил Джэсон. – Мне сказали, что Дейнер не отходил от Моцарта все последние дни.
– Я не видел Дейнера уже много лет, но, возможно, он и жив. В 1791 году, когда Моцарт обращался к нему за помощью, Дейнер был совсем молод.
– Вы знаете, где находится его таверна? Или, вернее, где она находилась?
– Нет. Но могу разузнать.
– Я даже не могу выяснить, где была последняя квартира Моцарта.
– Если не ошибаюсь, на Раухенштейнгассе. Здесь за углом. Пойдемте, я вам покажу.
Джэсон готов был немедленно последовать за Мюллером, но Дебору занимало другое.
– Вы сказали, что Моцарт спас вам жизнь. Каким образом? – спросила она старого музыканта.
– Когда Сальери разбил мою драгоценную скрипку, я увяз в долгах, в придачу заболел, и совсем было отчаялся. Если бы не Моцарт, я бы наложил на себя руки.

16. Последняя квартира Моцарта

Квартира на Раухенштейнгассе, где умер Моцарт, действительно находилась за углом. Они остановились перед трехэтажным домом, и Эрнест сказал:
– Моцарт жил на втором этаже.
– Вы когда-нибудь бывали здесь? – спросил Джэсон.
– Разумеется, бывал. В последний раз после премьеры «Волшебной флейты». Моцарт ликовал. Опера шла с большим успехом, и он надеялся поправить свои дела. Тогда еще он не думал, что эта квартира будет последней в его жизни.
– Когда же вы навестили его в последний раз?
– Примерно за месяц до смерти.
– Он был еще здоров?
– Он был утомлен чрезмерной работой, его мучили долги, но на здоровье он не жаловался. Он признался мне, что в этой квартире ему хорошо работается. – Указав на пять больших окон на втором этаже, Эрнест пояснил: – Ему нравились эти окна. Отсюда, говорил он, – ему все хорошо видно. Из кабинета, – это самое левое окно, – видна Химмельпфортгассе. Он любил общество и, бывало, сочинял в присутствии других, но в ту осень 1791 года он частенько оставался один. Когда я смотрю на Химмельпфортгассе и Раухенштейнгассе, говорил он, мне легче сочиняется.
Джэсон хотел было побеседовать с нынешними владельцами квартиры, но Эрнест его остановил:
– Они не знали Моцарта. Я как-то попытался заговорить с ними, но они захлопнули передо мной дверь. Для них это только лишнее беспокойство, что Моцарт умер в этой квартире. В Вене немало людей, которым до Моцарта нет дела.
Джэсон не верил своим ушам, такое небрежение граничило со святотатством. Он подумал о тех несметных людских толпах, которые прошли по Раухенштейнгассе, даже не бросив взгляда на этот дом, а ведь его следовало бы беречь как зеницу ока; фасад дома свидетельствовал о полном забвении: дерево подгнило, штукатурка пожелтела и растрескалась.
– Один человек, с которым я встречался, Христоф Фукс, говорил, что таверна Дейнера находилась поблизости от последней квартиры Моцарта, и что если найти дом, то рядом будет и таверна. Неужели мы упустим такой случай? – сказал Джэсон.
– Не сейчас! Мы потом поищем Дейнера. Я хочу показать вам вещи поважнее, – отозвался Эрнест. – Они подтвердят ваши подозрения.
И, подхватив Джэсона и Дебору под руки, Мюллер повлек их в другом направлении.
– Вот и собор св. Стефана, – провозгласил Эрнест, – тут над Моцартом отслужили заупокойную службу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129