Я тоже на нее пялился, наверное, и думал, что никогда не видел никого красивее — и с того самого мига Ширли разговаривала не с Кеннетом, а со мною девятилетним, поскольку теперь именно я заблудился в коридоре и, да, это себя видел я на экране, это я находился в одной комнате с самой прекрасной женщиной на свете, это я оказался в капкане старого темного особняка в разгар кошмарной бури в том захудалом маленьком кинотеатре; той ночью — у себя в спальне, а с того мига и навсегда — в своих снах. Там был я.Ширли вынырнула из-за моей головы, тело уже закутано в короткий халатик.— Теперь можете повернуться.Моя мама встала, и какая-то женщина позади нас произнесла:— Да сядьте вы на место, ради бога.На экране я обернулся и посмотрел на нее:— Ничего себе. Весьма вызывающе.Ширли смущенно откинула со лба прядь.Мама схватила меня за руку и силком стащила с кресла. Я испустил возмущенный вой. Женщина позади нас шикнула:— Шшш!Дед:— Что вы там делаете?Мама:— Уходим — вот что мы делаем. И ты уходишь с нами, если не хочешь возвращаться в Бирмингем пешком.— Но ведь картина еще не кончилась.Мы с Ширли сидели на двуспальной кровати. Она:— У меня есть предложение.Бабушка:— Ну так идем, раз идем. Наверное, нужно будет еще где-то остановиться поужинать.Я на экране:— Вот как?Я вне экрана:— Мам, я хочу остаться и досмотреть.— Тебе нельзя.Отец:— Ну что ж — похоже, мы получили приказ на выдвижение.Дед:— Я остаюсь тут. Мне нравится.Женщина за нами:— Послушайте, еще секунда — и я вызову администратора.Ширли придвинулась ко мне чуть ближе:— Почему бы вам не остаться сегодня здесь? Меня что-то не прельщает проводить ночь в одиночестве, а так мы составим друг другу компанию.Мама подхватила меня под мышки, выдернула из кресла, и второй раз за тот день я ударился в рев — как от подлинного расстройства, так и, вне всякого сомнения, от унижения. Со мной так не обращались с грудного возраста. Сграбастав меня в охапку, мама протолкалась через весь ряд и поволокла меня по ступенькам к выходу.Я на экране, судя по всему, не очень уверен, как реагировать на предложение Ширли. Лишь бормочу что-то, но в суматохе невозможно было расслышать, что именно. Бабушка и отец двинулись за нами по проходу, и даже дед неохотно поднялся. Когда мама толкнула дверь на холодную бетонную лестницу и солоноватый воздух, я обернулся и успел в последний раз увидеть экран. Я выходил из комнаты, но Ширли этого не знала — она стояла ко мне спиной и оправляла постель.Ширли:— А я замечательно устроюсь… — Она оборачивается и замолкает, увидев, что я уже ушел. — …в кресле.Двери закрылись, и мое семейство затопотало по лестнице.— Пусти меня. Отпусти меня! — орал я, а едва мама поставила меня на ноги, кинулся по ступеням обратно в зал, но отец перехватил меня:— И куда это мы собрались?И тут я понял, что все кончено. Я колотил его кулаками, даже пытался расцарапать ему щеку. В первый и последний раз в жизни отец выругался и шлепнул меня — больно — по физиономии. После этого все стихло. * * * В машине по пути домой я делаю вид, что сплю, но на самом деле глаза у меня чуточку приоткрыты, и я вижу, как на мамином лице играет янтарный свет уличных фонарей. Свет, тень. Свет, тень.— Теперь мы никогда не узнаем, чем все кончилось, — говорит дед, а бабушка с заднего сиденья отвечает:— Ох, да закрой ты рот уже, — и легонько тыкает его в плечо.Я больше не плачу — даже не дуюсь больше. Юрий забыт окончательно, теперь я и припомнить толком не могу фильм, что так взволновал меня пару часов назад. Я думаю лишь о жуткой обстановке Блэкшоу-Тауэрс и необъяснимой сцене в спальне, где прекрасная, прекрасная женщина приглашает Кеннета провести с нею ночь, а он убегает, пока она смотрит в другую сторону.Почему он убежал? Испугался?Я смотрю на маму и чуть было не спрашиваю, понимает ли она, почему Кеннет сбежал, а не провел ночь с женщиной, которая подарила бы ему безопасность и счастье. Но я знаю, что она не ответит мне. Скажет просто, что день был длинный, фильм глупый, а мне следует уснуть и выбросить его из головы. Она не понимает одного: я никогда не смогу выбросить этот фильм из головы. И в этом тайном своем знании я откидываюсь на спину и делаю вид, будто сплю, положив голову ей на колени, а сам сквозь полузакрытые веки разглядываю янтарные блики, играющие у нее на лице. Свет, тень. Свет, тень. Свет, тень. Часть перваяЛОНДОН Август 1990 Кеннет сказал:— Мисс, вы случайно не знаете, где моя спальня?Ширли грустно покачала головой:— Боюсь, что нет.Кеннет сказал:— О, — и умолк. — Простите. Я пойду.Ширли поколебалась — в ней собиралась решимость.— Нет. Постойте. — Она сделала повелительный жест. — Отвернитесь на минутку.Кеннет отвернулся и уперся взглядом в зеркало, где увидел свое отражение, а у себя за плечом — отражение Ширли. Она стояла спиной к нему и через голову стаскивала комбинацию.Он сказал:— Э… секундочку, мисс.Моя рука, лежавшая между ног, дрогнула. Кеннет торопливо опустил зеркало — оно подвешено на шарнирах. Ширли оглянулась:— А вы милый. — Комбинацию она уже стянула и теперь начала расстегивать бюстгальтер.Рука моя задвигалась, лениво поглаживая грубую ткань джинсов.Ширли спряталась за головой Кеннета. Кеннет сказал:— Ну, э… симпатичное лицо — это еще, знаете ли, не все.По-прежнему удерживая зеркало, он старался не смотреть в него, но время от времени совладать с собой не мог. При каждом взгляде лицо его слегка кривилось, как от физической боли. Ширли надела ночную сорочку.Кеннет сказал:— Не все то золото, что блестит.Она вынырнула из-за его головы, тело уже закутано в короткий халатик, и сказала:— Теперь можете повернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25