— Может, мой флигелек для тебя слишком скромен? — спросил он. — Хибара Гуина Джонса, наверное, нравилась тебе больше? А теперь ты собираешься перебраться к Оуэну Перри, да? Неужели Джошуа Барнс хуже этих двоих?
Только этого не хватало, раздраженно подумала Шерон. Надо же было встретить его именно сейчас, когда у нее и так голова кругом идет.
— А может, Шерон Джонс, — продолжал Барнс, — ты метишь еще выше? Выше своей мамаши? Он лакомый кусочек, правда?
Возмущенная столь оскорбительными намеками, она хотела опровергнуть их, но у нее не было сил затевать спор с Барнсом. Она лишь холодно посмотрела на него и произнесла:
— Извините, мне пора.
Он посторонился и сделал широкий жест рукой, показывая, что она может пройти. Она не заставила себя упрашивать и ушла не оглядываясь.
Возможно, и не стоило придавать значения этому маленькому инциденту, но он вновь подтолкнул ее к убеждению, что лучше было бы ей ничего не менять в своей жизни, оставить все так, как оно устроилось за последние восемь лет. В той жизни ей почти не приходилось иметь дела с Джошуа Барнсом, а подобный разговор один на один и вообще невозможно было представить.
Она спешила домой, с болью осознавая, что не испытывает и сотой доли того счастья, которого ждала от первого дня этой новой, интересной и желанной работы, и что все последующие дни вряд ли принесут ей радость.
Джошуа Барнс стоял в дверях флигеля, провожая ее взглядом.
— Сука! — тихо пробормотал он.
А ведь он хотел жениться на ней, он согласен был закрыть глаза на ее незаконное рождение — главным образом потому, что этот брак сблизил бы его с Фаулером и с другими землевладельцами, ну еще и потому, что даже в семнадцать лет Шерон Джонс была лакомым кусочком для любого мужчины.
Но она отказала ему. Он был оскорблен. Он долго не мог простить ей такого унижения, пока спустя три года она не вышла замуж за простого шахтера Гуина Джонса.
И вот теперь она каким-то образом втерлась в доверие к графу Крэйлу и получила работу в замке. Черт бы побрал этого графа! Все время норовит сунуть свой нос в бизнес, в котором ничего не смыслит и который он уже почти считал своим. Черт бы побрал эту Шерон Джонс! Он запихнул ее в шахту, но эта прохвостка сумела-таки выбраться оттуда.
— Сука! — снова пробормотал Барнс и, сплюнув, скрылся за дверью.
В течение ближайшей недели Шерон видела Алекса только мельком и издалека, и она поняла, что в состоянии сохранить работу и в то же время избежать страшной опасности, о которой знала с самого начала, но которая тем не менее в первый день застала ее врасплох. От этого ей стало легче на душе.
Ей нравилась эта работа. Она теперь не представляла себя без нее. Ее бросало в дрожь от одного только воспоминания о шахте. Она полюбила Верити. Ей нравилось снова и снова придумывать, как сделать их занятия веселыми и одновременно поучительными. Она обнаружила, что это было совсем не трудно. Верити была смышленой и живой девочкой, она с готовностью отзывалась на все ее предложения.
Шерон почувствовала, как приятно ходить в чистой одежде, видеть солнечный свет и дышать свежим воздухом весь день напролет. А как приятно было чувствовать по вечерам, что ее тело не изнурено тяжелым трудом, что мышцы не ноют от боли, ставшей почти привычной за годы работы в шахте. Мисс Хэйнс заказала для нее два платья, две юбки и блузку, и Шерон носила их на работе. Она уже поняла, что это не особая доброта графа, а обязательное требование ко всем слугам в Гленридском замке, и радовалась тому, что у нее много разных вещей в гардеробе и есть возможность приберечь лучшее платье для праздников и для воскресной службы.
И самое чудесное — у нее теперь была возможность каждый день по часу играть на фортепьяно в гостиной замка. Первые дни она подходила к гостиной с опаской и чувствовала себя скованно, ожидая, что вот-вот откроется дверь и на пороге появится граф. Но он ни разу не потревожил ее во время занятий. Вот и хорошо, повторяла она себе. Очень хорошо. Она чувствовала, что стоит ей увидеть графа Крэйла, и она вновь потеряет всякое самообладание. Она презирала и проклинала себя за то, что так легко попадает в ловушку лестного внимания богатого и красивого аристократа. Краска стыда заливала ее лицо, когда она вспоминала его слова: «Вы не пожалеете, если согласитесь».
Пройдет всего месяц, и она выйдет замуж. Оуэн уже обо всем договорился с отцом Ллевелином, и отец Ллевелин долго рассказывал им о супружеском долге, а потом Оуэн сидел на кухне с ее бабушкой, обсуждая с ней, что нужно приготовить к свадьбе, — ведь у него самого не было ни матери, ни бабушки, которые могли бы помочь ему в этом. Но соседи, как всегда, с радостью займутся приготовлениями, напекут пирогов, вместе с бабушкой приведут их дом в порядок. Праздник начнется в доме, а потом, как заведено, выплеснется на улицу — потому что разве может дом вместить праздник, на который соберется весь поселок?
Это была самая счастливая неделя в ее жизни. Шерон почти забыла о том, что можно огорчаться. Но как-то раз, зайдя к Джонсам, она застала за штопкой Мэри всю в слезах. Свекор кашлял ночь напролет, и Йестин купил лекарства; на это ушли почти все деньги, отложенные на материал для новой рубахи — взамен той, которую «бешеные быки» превратили в лохмотья. В лавке накопилось столько долгов, что им едва хватит следующей зарплаты, чтобы рассчитаться с ними. А значит, им и на следующей неделе придется залезать в долги.
— Но мне грех жаловаться, Шерон, — говорила Мэри, вытирая слезы. — Грех, ведь мы не голодаем, и дети наши здоровы. Возьми хотя бы Блодуэн Уильямс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129