– Я хочу знать о вашей дружбе с моей женой, – ответил Джеймс.
Карл улыбнулся.
– Полагаю, вам следует спросить у нее, – сказал он. – Мне не хочется сплетничать, Бэкворт, и ставить леди в затруднительное положение.
– О нет, – глаза Джеймса угрожающе сузились, – я не спрашиваю вас о природе этой дружбы. Я не прошу вас марать имя моей жены, но если вам не хочется, чтобы вам еще раз сломали нос, советую дважды подумать, прежде чем лгать. Я спрашиваю, что вы ей рассказали.
– Многое, – ответил Карл. – Мы встречались много раз, Бэкворт. К обоюдному удовольствию, должен добавить.
Джеймс крепче сжал его лацканы.
– Что вы рассказали ей о Доре? – спросил он. – И о мальчике?
Карл Бисли снова улыбнулся:
– Мне незачем было рассказывать. Вы же знаете, она видела вас вместе с Дорой наедине и слышала перепалку между вами и Беном с Эдамом. Я только успокоил ее.
Джеймс опустил руки и смотрел, как Карл поправляет сюртук.
– Это вы сказали ей, что мы с Дорой были любовниками? – спросил он. – И позволили ей поверить, что ребенок – от меня?
Карл небрежным жестом отряхнул рукава.
– Я удивился, что вы сами промолчали, Бэкворт. Всякий решил бы, что вам есть что скрывать.
– Еще одно. – Джеймс угрожающе подступил к Карлу. – Вы заставили Мэдлин поверить, что между мной и Дорой и сейчас что-то есть?
– Она сама видела, – напомнил Карл. – Мне не пришлось ничего объяснять.
– Но вы все же сказали, не так ли? – Глаза Джеймса снова сузились, и впервые за все время разговора Карл насторожился. – В вашей обычной манере – как бы предполагая, что другому уже все известно. И как всегда, так, что другой может принять вас за обеспокоенного друга. Вы были обижены на меня, Бисли. Хотели причинить мне боль. Зачем же заставлять страдать еще и мою жену?
– Просто потому, что она ваша жена, – ответил Карл, насмешливо глядя на Джеймса.
– В прошлый раз, когда у нас была подобная встреча, – проговорил Джеймс спокойным и ровным голосом, – я наказал вас, как это свойственно молодому человеку – с позиции силы. Потом я понял, что насилие ничего не дает. Я скажу только это, Бисли. В будущем держитесь подальше от моей жены. Вы не будете ни разговаривать с ней, ни даже подходить к ней. В противном случае я найду способ поквитаться с вами. Я ясно выразился?
Карл улыбнулся.
– А как вы будете держать эту леди на расстоянии от меня, Бэкворт? – осведомился он. – Посадите ее под замок? Судя по всему, вы не очень-то старались сделать ее счастливой в семейной жизни, а?
– Слава Богу, – отозвался Джеймс, – ни счастье моей жены, ни мое счастье, ни наша семейная жизнь вас не касаются, Бисли. Всего хорошего. – И, повернувшись, Джеймс отправился за своей лошадью.
Но прошел почти месяц, прежде чем он накопил отправился за женой. Первым его порывом было броситься за ней тотчас же, узнать, уехала ли она в дилижансе или в почтовой карете, догнать ее и вернуть домой.
Но для чего ее возвращать? Чтобы заставить по-прежнему быть его женой? Чтобы заставить ее вести дом, принимать его гостей, сидеть рядом с ним во время трапез и в одной гостиной с ним по вечерам? Чтобы заставить ее разделять с ним ложе по ночам и доставлять ему наслаждение? Чтобы вынашивать его детей – если у них когда-нибудь будут дети?
Чтобы знать, что его ненавидят? Чтобы знать – все, что она делает в его доме, делается постольку, поскольку он настаивает на ее покорности? Чтобы знать – всякий раз, вернувшись после отлучки домой, он может обнаружить, что она уехала и что он должен снова мчаться за ней?
Неужели он этого хочет? Мэдлин любой ценой?
Случилось то, что, как Джеймс всегда знал, должно случиться. Он любил ее, женился на ней и погубил ее. А теперь, судя по всему, ничего не может сделать, чтобы изменить ход вещей.
Возможно, знай он давно то, что узнал сейчас, все было бы по-другому. Он не жил бы много лет, терзаясь от чувства вины. Он не утратил бы окончательно веру в жизнь и в людей. И чувствовал бы, что свободен любить и быть счастливым. Свободен любить Мэдлин, с любовью к которой он боролся долгие годы.
Может статься, он предложил бы ей себя, а не свое тело на склоне холма в Эмберли – и свою руку и имя через неделю у алтаря.
Может статься, он сделал бы ее счастливой – и самого себя тоже.
Может статься. Но что толку размышлять? Факт остается фактом: свой брак он превратил в бедлам; свою жену сделал такой несчастной, что она совершила неслыханный поступок – покинула его.
Джеймс не мог поехать за ней и вернуть. Если он действительно любит ее так, как говорит, то должен отпустить, и пусть найдет свое счастье без него.
И в течение месяца он выказывал любовь к ней, оставаясь в Данстейбл-Холле и занимаясь повседневными делами так, словно ничего не случилось. Джеймс улучшал положение своих работников и арендаторов, чем начал заниматься за несколько месяцев до того. Он продолжал внимательно следить за деятельностью своего управляющего и за счетными книгами. Он посещал соседей, улыбался, рассказывал всем и каждому, что его жена поехала в Лондон навестить родных и что он, конечно же, страшно скучает по ней.
А дома он замечал не без сожаления, что слуги мало-помалу возвращаются к своим прежним привычкам. Красивые локоны и ямочки на щеках, появившиеся у молодых горничных, начали исчезать, как только миссис Кокинз снова взяла на себя ведение хозяйства.
Он скучал по Мэдлин, ощущая пустоту как боль. Но в отличие от всякой другой боли эта не стихала с течением времени, но становилась все сильнее и сильнее до тех пор, пока ему не пришлось уже заставлять себя вставать по утрам с кровати, заниматься повседневными делами, а потом заставлять себя вечером снова ложиться в пустую кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104