Оно притягивало ее как магнит. Наконец она, не выдержав, потерлась о него щекой. И все сразу же встало на свои места. Она снова была способна мыслить.
— Спасибо, Роберт. Ты и впрямь был великолепен.
— Зачем, объясни мне, тебе потребовалось вспоминать о Беатрис? Или тебе совсем неведомы элементарные приличия? И как насчет твоих многочисленных любовников? Не оказался ли я хуже их?
— Значительно лучше, Роберт, — заверила она, закрывая глаза. — Ты во всем превзошел их. Думаю, после тебя я и смотреть на них не захочу.
— Ну что ж, Леру и все прочие, помимо наслаждения в постели, могут обеспечить тебе богатство и роскошную жизнь, Жуана. Я не думаю, что ты будешь долго тосковать по мне.
— Я никогда больше не тоскую, — возразила она. — Со мной такое чувство случилось один раз, когда я еще не научилась справляться с жизнью.
— Неужели такое время было? — спросил он.
— Окружающие обычно смеются над любовью между детьми. Называют ее щенячьей любовью, как будто она и не любовь вовсе, а скорее повод для насмешек. А я уверена, что это и есть самая настоящая, единственная любовь. Она чиста и невинна и захватывает человека всего, без остатка. Я никогда не решилась бы преуменьшать силу такой любви.
Он взглянул на нее. Взгляд ее был устремлен куда-то вдаль.
— Он был очень красив, — сказала она. — Ему было семнадцать лет, но мне, пятнадцатилетней, он казался совершенно взрослым человеком. Он был первый мужчина, с которым я танцевала, первый мужчина, с которым я поцеловалась. Он первым прикоснулся ко мне. — На ее лице появилась мечтательная улыбка. — Он прикоснулся к моей груди, и мне было безумно приятно, хотя я чувствовала себя грешницей. Я любила в нем все, и любила страстно. Я говорю о том, другом Роберте… Я поклялась тогда, что буду любить его вечно, что ни за кого, кроме него, не выйду замуж.
— И все же, — сказал он, немного помолчав, — ты любила многих других и замуж вышла за другого.
— Мой брак был совершен по политическим соображениям. И я никогда никого не любила так, как любила Роберта. — «Кроме тебя», — подумала она и, уткнувшись лицом в его плечо, закрыла глаза. — Мои встречи с ним продолжались всего несколько дней, пока отец не застукал нас и не увез меня оттуда. Видишь ли, Роберт был для меня неподходящей партией. Но я долго тосковала по нему. Ты считаешь, что в пятнадцатилетнем возрасте тосковать глупо, не так ли?
— Да, — согласился он. — Глупо.
— Ошибаешься, совсем не глупо. Мой Роберт был единственным, что было прекрасного в моей жизни. Но он умер. Когда папа хотел увезти меня во Францию, я не пожелала ехать. Думаю, он догадывался о причине. Поэтому он сказал мне то, чего в противном случае не стал бы говорить: мой Роберт умер от оспы через шесть недель после того, как мы расстались.
— Вот как? — помедлив, вымолвил он.
— Я думала, что тоже умру. Не глупо ли? Не глупо ли, что молодые люди думают, что можно умереть от разбитого сердца? И я уехала с папой во Францию, где поняла, что красива и привлекательна. И я научилась держать мужчин на расстоянии, чтобы, не дай Бог, не испытать снова такой боли. Любовь причиняет боль, Роберт.
— Да, — согласился он.
— Жалею лишь, что я поверила тому, что наговорил о нем мой отец. Он оболгал его. Поразмыслив, я поняла, что мой Роберт никогда не стал бы хвастать перед слугами победой надо мной и не назвал бы меня французской сучкой. Ты мог бы назвать меня так, Роберт, но он — никогда. Он был джентльменом, несмотря на то, что был незаконнорожденным. А я зло высмеяла его, потому что по моим чувствам был нанесен сокрушительный удар. Думаю, что я обидела его. Когда я уходила, в глазах его была обида.
Она услышала, как он судорожно глотнул.
— Вот видишь? — Она улыбнулась. — Когда-то и мне были свойственны человеческие чувства, Роберт. Я любила. Ты, наверное, думал, что я не способна любить, не так ли? Хотя, конечно, в то время мне было всего пятнадцать лет. Щенячья любовь. Не то чтобы что-нибудь настоящее. Так, забава. Но ты мне его напомнил. Не странно ли? Он был высоким худощавым мальчиком. И очень нежным. Ему была ненавистна мысль о том, что придется убивать, а его отец собирался купить ему офицерский патент. Ничего общего с тобой. И все же ты мне его напомнил. Возможно, став зрелым мужчиной, он был бы похож на тебя. А может быть, и нет. Но я все равно уже никогда ничего не узнаю.
Ей не хотелось двигаться. Она погрузилась в глубокую печаль, как будто время вернулось на одиннадцать лет назад.
— Ну вот, — сказала она, смахивая слезу, — воспоминания заставили меня плакать. Вот умора!
Он неожиданно сел и обхватил колени руками. Она была растерянна, одинока и напугана нахлынувшими на нее чувствами. Обычно она не позволяла себе показывать свою уязвимость.
— Тут нет ничего смешного, — сказал он. — Человеку свойственно время от времени грустить, вспоминая невинные радости детских и юношеских лет. И горевать об их утрате. Я не вижу ничего глупого в твоей истории, Жуана.
Он словно согрел ее своими словами, придал уверенности в себе. И ее любовь к нему стала почти осязаемой. Она вытянула руку и хотела было прикоснуться к нему, но вовремя остановилась. Он мог бы неправильно истолковать ее жест. Подумал бы, что она снова просит доставить ей удовольствие.
— Одевайся, — сказал он и стал натягивать одежду. — Тебе, наверное, не захотелось бы, чтобы тебя застал в таком виде даже твой французский любовник, тем более что с ним едет целая рота солдат.
Жуане показалось, что он не только приказывал ей одеваться, но и дал пощечину, чтобы поторапливалась. Его слова были даже обиднее пощечины. Ее французский любовник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119