В Арруде его разместили в маленьком домике, где он некоторое время прожил вместе с капитаном Дэвисом, пока тому не пришлось уехать в Лиссабон подлечить нагноившуюся рану, полученную в сражении при Буссако. И теперь Блейк жил в полном одиночестве, поскольку хозяева домика уехали, не очень поверив, что вторжение французской армии удастся сдержать.
Одиночество его не пугало. Он даже был рад возможности побыть одному и никого не видеть. В армии такая роскошь не часто выпадала на долю солдата. Ему надо побыть одному, чтобы научиться справляться с эмоциями и не вымещать свое плохое настроение на людях, которые от него зависели.
Однажды вечером к нему пришла женщина из армейского обоза, вдова одного рядового, убитого в начале года, которая пока не вышла замуж второй раз, и предложила приготовить еду. Не прибегая к помощи слов, она несколько раз намекала, что готова остаться и оказывать также другие услуги. Но он всякий раз, как только усаживался за еду, отсылал ее домой. Она была неплохой поварихой, но не была нужна ему ни в каком другом качестве.
Он устал. Подчас обучение людей и наблюдение за тем, как они выполняют свои обязанности по тщательной охране оборонительных линий, уносило больше времени и энергии, чем участие в сражении. А сегодняшний день тянулся особенно долго, и не было ни минуты передышки. Хорошо возвратиться домой. Нагнув голову, он прошел под низкой аркой ворот и наморщил нос, принюхиваясь. Неужели у миссис Райли подгорел ужин?
Миновав небольшую гостиную, он остановился в дверях кухни. И замер на месте, чуть расставив ноги и сжав в кулаки руки, опущенные по швам.
— Что, черт возьми, ты здесь делаешь? — тихо спросил он.
— Жгу твой ужин, — ответила она, повернув к нему раскрасневшееся лицо. Она была в простеньком, ладно сидевшем на ее фигурке зеленом платье. Волосы ее были аккуратно зачесаны назад и собраны на затылке. — Я подбросила в печь всего одно полено, а пламя разгорелось, словно топка в аду. Разве так встречают человека, возвращающегося домой?
Он пересек кухню и снял с огня вонючее месиво, в которое превратилось подгоревшее рагу. Потом, взяв ее за плечи, развернул лицом к себе.
— Что, черт возьми, ты здесь делаешь, Жуана? — снова спросил он. Он был в бешенстве и едва сдерживал себя.
— Ты имеешь в виду, что я делаю, кроме, того, что привожу в негодность твой ужин? — уточнила она, крутя пальцами пуговицу его мундира. — Я приехала, чтобы выйти за тебя замуж, Роберт.
— Не припомню, чтобы я делал тебе предложение, — отрезал он. — Я попрошу кого-нибудь отвезти тебя в Лиссабон. И будь добра, не попадайся мне больше на глаза.
— Приятно слышать, — улыбнулась она. — Я тоже люблю тебя, Роберт. И поэтому приехала, чтобы выйти за тебя замуж. Хотя если ты не хочешь жениться на мне, ничего страшного. Значит, я буду жить с тобой в грехе, как и раньше.
— Жуана, мы уже говорили обо всем этом. Ты знаешь, что это безумие.
— Ты ведь знаешь, что я сумасшедшая. Если ты не женишься на мне и не согласишься жить со мной в грехе, я присоединюсь к маркитанткам, следующим за армией в обозе, и стану поварихой или прачкой. А когда ты поймешь, насколько я негодная повариха или прачка, ты уложишь меня к себе в постель, где от меня будет меньше вреда. — Она искоса взглянула на него из-под полуопущенных ресниц.
— Когда тебе пришла в голову такая безумная мысль? — спросил он. Сам того не желая, он чувствовал, как проходит его гнев, уступая место отчаянному влечению. В душе шевельнулось подозрение, что он попусту тратит время, споря с ней.
— На балу у лорда Веллингтона. Ты сказал тогда, что ни один из нас не будет счастлив, живя в мире другого, и, конечно, то, что ты сказал, было разумно и, видимо, правда. Однако я поняла тогда, что ты прав. Я никогда не была счастлива. Ты и представить себе не можешь, насколько пустой и бесцельной была моя жизнь. И какой глупой. И как обидно было бы растратить попусту оставшуюся жизнь на жалкое и нудное существование.
— Но у тебя есть все, что ты можешь пожелать, — напомнил он.
— Ошибаешься, — возразила она. — Только материальные блага и глупый титул, Роберт. Но разве в них счастье? Я хочу свободы, хочу напряжения сил, волнения и даже время от времени опасности. А в моем мире ничего такого нет, я там ограждена от всего, словно надежно упакована в вату. Иногда я завидую мужчинам — не всегда, конечно, потому что мне нравится быть женщиной. Мне, например, не хотелось бы быть мужчиной и не иметь возможности любить тебя, не возбудив страшного скандала. Но ведь должно же быть что-то такое, что наполняло бы смыслом жизнь женщины, которая, по-моему, и без того к ней несправедлива. Я могла бы найти смысл в жизни с тобой в твоем мире.
— Жуана, — начал он, — ты и понятия не имеешь…
— Ты так думаешь, Роберт? — Она наклонилась к нему так, что грудью коснулась его мундира, и заглянула в лицо. — А я думаю по-другому. Я никогда не была так счастлива, как тогда, когда мы покинули Саламанку… пока не добрались до Торриш-Ведраша. Я была так счастлива с тобой, и не только потому, что мы были любовниками, но и потому, что наконец-то жизнь била ключом.
— Жизнь под угрозой смерти, — задумчиво протянул он. — Каждый из нас мог в любое время погибнуть, Жуана. Ты не поняла, в какой опасной обстановке мы жили? Как я могу позволить тебе остаться и делить со мной такую жизнь? Я солдат. Солдатское дело — воевать. Меня могут в любой момент убить.
— Меня тоже. Потолок может обрушиться на наши головы. — Она взглянула вверх, и он, сам того не желая, проследил за ее взглядом. — Смерть, возможно, придет в следующее мгновение, Роберт, а может быть, через шестьдесят лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119