Подумав, он остановился на «милашке». Вся из золотистых кудрей и незабудково-синих глаз. В платье, которое выглядело так (и ткань, и фасон, и размер), словно она купила его в возрасте четырнадцати лет. Ах, четырнадцатилетняя деревенская проститутка... Возможно, в этом все дело. Возможно, он становился извращенцем в большей степени, чем ожидал от себя. Но эта «проститутка» была старше четырнадцати — правда, он не мог сказать насколько. Она выглядела очень юной. И так услужлива, так очевидно впечатлена его внешностью, так женственна...
Стюарт мысленно улыбнулся и запахнул полы пальто. Ему нравилось производить впечатление, особенно на женщин. Он вновь прикрыл глаза, приговаривая: доступная. Он не ожидал от себя, мужчины богатого и красивого, способности и желания пойти на определенные жертвы ради никчемной секретарши, особенно если хотя бы половина того, что она наболтала о своем отце-инвалиде, правда.
Однако первая жертва была налицо — ему пришлось прождать целых сорок пять минут (еще немного — и его слуги подняли бы мятеж), прежде чем двери банка открылись и она выпорхнула наружу — маленькая торопливая толстушка. Не дав ей уйти далеко, кучер виконта остановил ее, направив к открытой дверце кареты. Она подошла, остановилась, озадаченно моргая. Ее миловидное бледное личико сияло. И само оно было крупное и сливочное, как луна; кожа гладкая, без единого изъяна. Голубоглазое пшенично-английское лицо. Эмма разглядывала салон кареты, но его, Стюарта, кажется, так и не заметила. «Очевидно, здесь слишком тесно», — подумал виконт.
Она подпрыгнула, когда он спросил:
— Не хотите ли перекусить?
Стюарт был уверен, что своим вопросом совершенно застал ее врасплох. Она вообще не знала, есть ли кто в карете или та пуста.
Вместо ответа она уставилась в тот угол, откуда-то донесся голос. Он успел насладиться ее растерянностью. Ему нравилось неравенство их положений: он видел ее совершенно ясно, она же лишь догадывалась о его присутствии. Он сразу ухватил момент, когда она заметила носок его сапога. Он тускло мерцал в темноте. Она прислонилась к дверце кареты, осмелилась даже чуть просунуть голову внутрь. На лице ее застыло смешанное выражение изумления, осторожности, некоторого испуга. Словно взгляд косули, подумал Стюарт.
— Так как насчет ленча? — еще раз спросил Стюарт и только сейчас вспомнил, что время даже английского ленча давно прошло.
— Что? Нет! — быстро ответила она, отшатнувшись.
В темноте он приподнял бровь. Нет? Почему бедная молодая женщина отказывается поесть с богатым мужчиной? Ошибка, ее нужно исправить. Стюарт постучал затянутой в перчатку рукой по кожаному экрану на окне и сказал:
— Заходите.
— Боже, нет! — Она отступила. Казалось, она готова бежать опрометью от него и в то же время так поражена, что ноги словно приросли к земле.
Хорошо. Удивление — это хорошо.
— Тогда я выйду.
Стюарт приподнял свое длинное тело, склонился вперед и вниз. Шляпу ему пришлось придержать в руках — она не помещалась в дверном проеме. Он выглянул на свет простоволосый, а девушка отступила еще на шаг, задев своей довольно крупной нижней частью обтянутые кожей перила открытой дверцы. Это ее еще больше испугало, она подалась вперед и упала бы, если бы Стюарт не поддержал ее. Фактически он поймал ее в свои объятия. Несмотря на обилие зимних одежд, она показалась ему легкой. Под своим изношенным серым пальто, деревенским клетчатым платком, концы которого были спрятаны под пальто, голубым шерстяным шарфом, намотанным поверх воротника, она Дрожала, как испуганный кролик.
Он отпустил ее, боясь перепугать до смерти, и она тут же попятилась. На лице ее застыл ужас. Она часто дышала, это было заметно по быстро возникавшим облачкам пара возле губ.
Стюарт вообще-то привык, что женщины его немного боятся. Причин этому было несколько: во-первых, его рост, неулыбчивость, суровая мрачность — напускная, но так та он был устроен.
Во-вторых, его социальный статус, намного выше, чем у большинства его временных подруг, заставлял их смотреть на него снизу вверх с почтительным испугом, что тоже не слишком помогало сближению. Но что важнее всего, ему доставляло истинное удовольствие их пугать. Небольшая игра в кошки-мышки, перед тем как их успокоить. Эта игра давала ему возможность чувствовать себя абсолютным хозяином положения, что особо им ценилось. Но эта молодая женщина вела себя несколько странно. В банке она явно продемонстрировала отсутствие предрассудков и едва не мурлыкала под его взглядом. А сейчас шарахнулась от него, словно он был уличный разбойник.
— На самом деле я не так уж опасен, — сказал он и с сухим смешком добавил: — По крайней мере для вас.
Она заморгала. Он, кажется, не сумел ее убедить. Она оказалась ниже ростом, чем ему помнилось. Пышная румяная тыквочка. То, что ему нравилось: милая, сладкая, наивная. Простушка. Под глубочайшим впечатлением от его богатства. Почти без мозгов. Да, его любимый тип. Господи, сколько у него уже не было деревенских девочек?
Вообще-то настоящих деревенских девчонок у него вообще не было. Они не жили в Париже, а если и попадали туда, быстро превращались из деревенских простушек во что-то другое. Актрисы варьете, посещавшие Петербург, были ему не по вкусу. Странно, его отпугивал запах. Но вот эта англичанка, с которой они в вестибюле банка искали ручку, пахла — он вспомнил — гвоздикой. Как ей это удалось в разгар зимы? О да, эта курочка была идеальной дичью. Даже сейчас, когда они стояли посреди улицы, он с трудом удерживался от того, чтобы взять да и затащить ее в карету.
Не то чтобы ему не хватало в этой области изобретательности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116