- Отощал. Изголодался, - говорила жена, промакивая глаза углом полотенца. - Такой девице нужен богатырь Лука. Неужели ты не видел, что она хищница? Упыриха.
Сын Аркадий жрал буженину, карбонат и кивал.
Девочка вскоре ушла. Продала перстенек и уехала к бабушке в Ярославль. Кажется, она и сейчас там живет. "Кто знает, может быть, у меня в Ярославле внук", - думал иногда Петров.
К сыну Петров ездил редко. Он его вроде боялся. Однажды он был у него на вечеринке по поводу Нового года. Аркадий без конца говорил - все говорили, но Аркадий неумолчно.
- Мещане - те, кто не слушает других.
- А немещане?
- Это у кого клопы.
- Гамлет, Мышкин - портреты людей. Дон-Кихот - портрет Человека. Выпьем за мою маму.
- Я же не могу переступить через себя. А через тебя могу.
- Смещение либидо в сторону творчества не универсально, оно доступно немногим.
- Великий Логос.
- Постригся и как будто умнее стал.
- Я тост произнесу.
- Логос...
- Заткнись морковкой. Я тост... Слушайте тост! Починяет мастер Вася канализацию в люке - специалист. Стоит в жиже по горло. Протягивает руку вверх, не глядя, и командует своему подмастерью джинсовому Пете: "Шведку!" Джинсовый Петя ему шведский ключ в руку. Вежливо. Мастер ныряет в жижу. Что-то там подкрутил - жижа стала булькать, уходить. Мастер снова протягивает руку вверх, как хирург, не глядя, и командует: "Разводник!" Джинсовый Петя ему разводной ключик. Вежливо. Мастер что-то отвинтил в жиже, и она вся ушла. Вылез мастер-специалист из люка, почистил щепочкой одежду. Стряхнул что-то со щек. И говорит Пете джинсовому: "Учись, говорит, - пока я жив, не то всю жизнь инструмент подавать будешь".
- Ужас, - сказала девушка, сидевшая рядом с Петровым.
Аркашка глянул на нее глазами конокрада. Кивнул.
- Так выпьем же за родство душ, поскольку мы не кони.
- Какая гадость; Как он доволен, - сказал девушка, сидевшая рядом с Петровым. - По-моему, он дурак.
В Аркашкиных разговорах кипели амбиции. Талант Аркашкин был мелок. Петров это видел и потому грустил.
- Рвение к тостам - признак карьериста, - сказала девушка. И спросила: - Вы кто? Вы тут зачем?
- Я его отец, - сказал Петров.
Сын Аркадий с историческим напором объяснял гостям, что нация и народ - понятия жутко и совершенно разные. Нация - это элита, народ - все остальное.
- Важно сохранить нацию! - кричал сын Аркадий.
- Значит, как я понял, ты - нация, а зрители в зале - народ, - сказал Петров.
- А ты пиши диссертацию. Может, прорвешься. - Сын Аркадий осмотрел его с пренебрежением. И захохотал. И сказал сквозь веселые слезы и кашель: - Не в ентим дело, папашка. Здоровье дороже. Правда, мать?
Петров ушел незаметно. Девушка, которая сидела рядом, тоже ушла.
- Извините, - сказала она на улице. - Я все думала: какие же у него родители? Я о вас плохо думала.
- Правильно. Мы не приучили Аркадия к одиночеству. А не научившись быть наедине со своими мыслями, не научившись оппонировать самому себе, человек так и не научится мыслить. От собственных мыслей, если они вдруг появляются, Аркадий, я думаю, испытывает зуд по всему телу, как, знаете ли, от насекомых.
- Не знаю, - сказала девушка сухо и исчезла в слякотной новогодней мгле.
В новогодних лужах плыли морские львы, их спины лоснились, играли радугами, как нефтяные пятна. Их голоса сливались с музыкой из счастливых окон.
Уже много лет Петров писал докторскую диссертацию на тему "Праздники, их возникновение и психологический феномен в структуре социально-экономической функциональной дифференциации".
Когда дети были маленькие, они думали, что их отец вскоре станет профессором. Когда подросли, перестали так думать. Сейчас они говорят с пожиманием плеч: "Не в ентим дело".
Петров не желал защищаться. Праздников оказалось неисчислимо больше, чем он полагал, начиная работу. Больше, чем все полагают. А психологический феномен праздника объяснить оказалось так же трудно, а может быть, и совсем невозможно, как и феномен счастья. Петров раскапывал новые материалы, все анализировал, и систематизировал, и классифицировал похоже, докторская перерастала в ненавязчивый труд всей его жизни.
На работе его ценили - он никогда не отказывался вести протоколы собраний и ученых советов, к тому же докторов в институте было много, а специалист по праздникам - один во всем мире. Шутники говорили ему: "Издайте вашу работу как календарь - сплошные красные дни - разбогатеете". И в этой шутке сквозь иронию сквозила зависть.
Прочие знакомые, узнав, какова тема его диссертации, говорили без тени смущения; "Делов-то: биеналии, сатурналии, масленица..." А сам феномен объясняли громогласно и безоговорочно ленью и древней тягой к обжорству. Иногда Петрову хотелось треснуть какого-нибудь умника по башке. Особенно одного, который сказал ему скромно: "Чтобы исследовать морскую воду, не обязательно вычерпывать все море".
Что ж, он был прав. Но он не понимал того, что море завораживает своей неисчерпаемостью.
Кроме сына Аркадия была у Петрова дочь Анна. К ней он тоже не любил ездить. Дочь была замужем за солидным человеком. Чтобы не показывать содержимое холодильника, зять показывал тестю библиотеку. Он любил книги. Обожал. Особенно по искусству. Особенно "Skira". Поглаживая дорогую новинку, он говорил с улыбкой и вежливой готовностью взять свои слова обратно:
- Гении и герои нужны для того, чтобы в конечном счете мы могли примерять на себя их одежды. Вы так не думаете? Но ведь все театр. Нет?
Петров так не думал. Все театром не считал. Но молчал. У зятя был здоровый румянец на щеках и голубые, пристальные, почти неподвижные глаза. Выпив рюмку-другую холодной водки, он говорил тестю тихо и как бы вскользь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64