- Ты что такой? - спросила Зинка.
Он посмотрел на нее чуть улыбаясь, он снисходил до людей, как усталый ангел, - даже не спросил: "Кто ты?"
- У него мать и отец померли от случайного отравления газом, - сказал осклизлый. - Он, бедняга, теперь папашины ордена продал фулеристу. Фулеристы - звери, чего хочешь купят. - Осклизлый двинул фигуру. - Зевает. А раньше играл. Он разрядник.
Улыбка усталого ангела была печальна и меланхолична.
Он был неумытый, голодный, но когда-то он был счастливым - Зинка это почувствовала больно сжавшимся сердцем. Она сняла с осклизлого ушанку, надела ее на ангела, посмотрела - ровно ли, и сказала:
- Вот так.
- Он мне трюндель проиграл, - возразил осклизлый, достав из-под себя кепочку. - И в этой партии у меня преимущество - проходная пешка.
Зинка ему пригрозила:
- Повякай - шахматы отберу. - Ангелу сказала: - Пойдем.
Ангел послушно встал. Зинка взяла его за руку и повела. Когда отошли, объяснила:
- К тебе пойдем. Я обед приготовлю. Поесть тебе надо.
Озябшие шахматисты, примороженные к скамейкам, смотрели им вслед.
По дороге Зинка купила еду: молока, мяса, картошки, луку, хлеба, макарон.
По Фонтанке со стороны Невы неслись скутера - восемь штук. За каждым выгибалась волна хвостом. Скутера были похожи на петухов. А шуму-то от них было, шуму.
Дерево, расцветшее в душе Петрова, сильно привяло. Словно под ним развели костер. Казалось, оно корчится в муках.
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле...
- Слышите, Александр Иванович, вы бы видели эту квартиру. Хорошая, чистая, ну, еще не загаженная. И пусто. В одной комнате Цветаева увеличенный портрет. В другой - увеличенная фотография. Красногвардеец и барышня - поясок на платье по бедрам. Вы никогда не думали, как быстро женщины тогда разделись? В девятнадцатом еще в юбках до полу ходили, а в двадцатом чуть ли не в мини. И все крепдешин, креп-жоржет, чтобы видно было насквозь. Смотрю я на фотокарточку, а он говорит: "Дедушка и бабушка". Значит, так: Цветаева, дедушка и бабушка - значит, сердце мне подсказало правильно... Вам противно, Александр Иванович?
- Да нет. Что ты? Мне просто больно и душно.
- Ну подышите. Отдохните. Вы замечали, Ленинград как будто пристроен к небу? Отдохнули?..
- Хорошо у тебя, Гена, - сказала Зинка ангелу. - Просторно. - Когда покупали продукты, выяснила, как ангела зовут.
Гена объяснил с усмешкой:
- Скоро этот простор кончится. Кого-нибудь подселят.
- А ты женись.
- На ком?
- На мне.
- Я не могу, - сказал Гена. - Я слабый... - И отвернулся.
Пока варился обед - суп с говядиной, картошкой и макаронами на первое и макароны с тушеным мясом на второе, еще ею был задуман чай с протертой клюквой и сушками - Зинка вымыла полы, Гену заставила вынести мусорное ведро и обтереть подоконники.
На кухне был столик, и две табуретки, и почти пустая полка с посудой: две кастрюли, сковорода, тарелок штук пять, все треснутые.
- Слышите, Александр Иванович, оказывается, нажитое всей человеческой жизнью добро можно спустить так быстро и так безжалостно. Он даже штопор умудрился обменять на стакан "каберне". Петров, это - лучше повеситься...
Гена хлебал суп жадно, и вместе с тем суп не шел в него, он давился, словно ложка супа была комком глины.
- Ты ешь спокойно, - говорила ему Зинка. - Передохни и снова ешь.
Он вспотел от еды. И прямо за столом уснул после чая. А когда Зинка вымыла и убрала посуду, часть на подоконник, часть на полку, он разлепил глаза и сказал:
- Ну давай, что ли, попробуем.
- Что попробуем, Гена?
- Поженимся немножко.
- На немножко уговора нет, только на очень долго. На сто лет.
- Не пойму я тебя. Ты что, фиктивный брак предлагаешь: мне комната, тебе комната? На это дело тариф есть.
- Не нужен мне фиктивный брак, - сказала Зинка вкрадчиво. - Ты не безнадежный, Гена. Ты еще на ноги встанешь. Мне по-настоящему замуж надо. С чувствами, с ребятишками. Вот как у них. - Зинка показала на фотографию Гениных дедушки и бабушки.
- Не оскверняй, - сказал Гена хмуро.
- Если ты еще такие слова помнишь - значит, и до филармонии недалеко. Гена, я ведь красивая, это ты своими запойными глазами видишь?
- Вижу, - пробурчал Гена, вздохнул, взял тарелку с подоконника и налил себе супу.
- Я настоящие обеды умею готовить, - сказала Зинка. - И по книге можно. У меня книга есть.
- Приходи завтра, - сказал Гена. - А сейчас дай треху.
На следующий день Зинка пришла к Гене с девчонками.
Гена был бледный, умытый и, похоже, заплаканный. Под глазом у него голубел синяк, губа была рассечена.
- Куда вас столько? - сказал он, морщась. - У меня и сесть не на что.
Нюрка, разодетая как пава - большие роста не расхватывают, даже джинсы можно купить с прилавка, - вытащила из сетки два кирпича.
- Оберните газеткой - это для жениха и невесты. Мы по-турецки. Нюрка прижала Гену к груди. - Эх, Генчик, тебя бы ко мне в деревню на поправку. Если рай на земле есть, то он у меня в деревне. Она и называется-то у нас Парадизовка.
- Чего ж ты уехала? - спросил Гена.
- Там мне дела нет: в доярки не гожусь, меня коровы пугаются, и в трактор не помещаюсь. И парня мне в Парадизовке не подобрать, в раю парень мелкий.
Когда все сели в кружок на пол, выставили кое-что, Нюрка сказала:
- Гена и Зина, объявляю вас помолвленными - теперь вы жених и невеста. Поцелуйтесь три раза.
Гена отвернулся, но Зина ласково за подбородок повернула его лицо к себе и тихо поцеловала.
Написали заявление. Отнесли в загс. Там была очередь на два месяца, но Нюрка пошла к заведующему, пробыла там долго и каким-то образом добилась, что Гену и Зину зарегистрировали через неделю.
Свадьба была шумная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64