– Вот как! Ладно. Я снимаю с себя дурацкий колпак члена вашего совета. Вместо меня назначьте сына Таксобоя: он самая подходящая персона для такой должности.
– Спасибо за откровенность, Шандор бачи. Что ж, я тоже буду откровенным. Дезертируешь?.. Не отпустим! Ты не имеешь права распоряжаться своим именем, оно принадлежит революции. Понятно? Будь умницей, пойми!
– Из мозгов дурака паштет не сделаешь, гусиная печенка требуется.
Появилась Каталин с чашкой дымящегося кофе в руках и бутербродом. Ссора угасает. Через мгновение она вспыхнет.
– Погрейся, Шандор, подкрепись!
Он шумно, сердито прихлебывает кофе. Каталин стоит рядом с ним, с угрюмым любопытством разглядывает, будто впервые видит новых хозяев «Колизея». Особенно враждебно она наблюдает за Ямпецем. Тот перехватывает ее взгляды и посмеивается. Плевать ему на таких, как эта старушенция. И вообще плюет он на всех, кто не понимает, не чувствует, что победитель, желающий закрепить свою победу, должен быть беспощадным, крушить налево и направо не только своих врагов, но и тех, кто проявляет в такое время мягкотелость, жалость, нерешительность, дурацкую осмотрительность.
Крик человека, прощающегося с жизнью, заставляет всех умолкнуть.
Еще одного венгра распяли на бульваре.
Каталин испуганно крестится.
– Боже мой!.. Что это такое?
Ямпец подошел к окну, посмотрел на улицу, зевнул, ухмыльнулся.
– Зоопарк просыпается. Обезьяны приветствуют новый день.
– Обезьяна обезьяну издалека чует.
– Ну, ты!.. – Ямпец замахнулся бутылкой, но грозный взгляд Ласло Киша заставил его остановиться. – Байтарш, я больше не могу. Не ручаюсь за себя. Я или она!
– Надоели оба, – Киш подошел к Каталин. – У вас, кажется, есть сестра в Будапеште.
– Ну, есть. Так что?
– Отправляйтесь к сестре. Здесь опасно, рискуете жизнью. Идите немедленно. Мы дадим провожатого. Идите! Это приказ нашего штаба.
– Ты слышишь, Шандор? – Каталин посмотрела на мужа. – Почему молчишь?
– Когда совсем утихнут бои, вернетесь в свою квартиру, продолжал мягко уговаривать Киш.
Стефан толкнул Ямпеца и вполголоса сказал ему:
– И на порог не пущу. В три шеи жильцов вытолкаю. Мой это дом, мой!
– Шандор, почему молчишь? – допытывалась Каталин.
– Придется идти, Каталин. Приказ есть приказ.
– Шандор!
– Я сказал. Собирайся! Не продавай, не покупай совесть, всегда в барыше будешь. – Подталкивая жену, он ушел к себе.
Ласло Киш приказал своему начальнику штаба отвезти Каталин к сестре. Стефан откозырнул и стал собираться. Ямпец отозвал его в сторону, обнял.
– Ты мне друг или не друг?
– До гробовой доски, – усмехнулся Стефан. – Впрочем, нашего брата хоронят так, без гроба.
– Не смейся, я серьезно. Докажешь, что друг?
– Чем угодно, когда угодно!
– Отправь на тот свет эту старуху. Втихую. Тесно нам с ней на земле…
– Но…
– Пожалуйста!
– Гм!..
– Прошу тебя. Умоляю!
– А что скажет атаман?
– Я ж тебя предупредил: втихую. Несчастный случай. Шальная пуля.
– Постараюсь, но…
– И я тебе услужу, Стефан. Вместе будем выкуривать жильцов из твоего дома,
– Ну ладно.
Каталин уже собралась. Повязана темным платком… На плечах толстая мохнатая шаль. Ее провожают муж и дочь. В руках Жужанны большой мягкий узел с вещами.
Каталин кивает на портрет Мартона, висящий над камином. Шандор снимает его, заворачивает в простыню, передает жене.
Стефан забирает у Жужанны узел.
– Приказано сопровождать до места назначения. Со мной не пропадете. Национальная гвардия. Проезд всюду. Куда угодно доставлю, хоть в рай. Пойдем, мамаша.
Он берет Каталин под руку, но она отталкивает его, бросается к мужу и дочери, обнимает их, плачет.
– Родненькие вы мои!
– Не надо, мама!
Шандор гладит жену по голове и сердится.
– Ну, раскудахталась! Перестань, не время. Весны подожди.
– Боюсь, Шани.
– Довольно!
– Всю жизнь была покорной женой. И теперь не ослушаюсь. А надо было бы не покориться. Чует мое сердце…
– Озера Балатон не вычерпаешь пивной кружкой. Иди, Катица.
– Иду, Шани, скажи что-нибудь на прощание.
Шандор бачи хмурится, покусывает кончики своих прокуренных усов, отмалчивается.
– Скажи, Шани!
– Скажи, апа! – просит Жужанна.
Притихли каратели, с интересом наблюдают за Хорватами.
Наблюдает и радист Михай. Трудно ему. Больно. Он хочет как следует попрощаться с Каталин и не может. Не имеет права даже взглядом выразить ей сочувствие.
Шандор развернул простыню, посмотрел на портрет погибшего сына и хриплым басом, повелительно, словно отдавая команду, проговорил:
– Баркарола!.. Гвадаррама!..
Каталин вытерла слезы краем платка, вскинула голову, прижала к груди потрет Мартона и ушла из «Колизея», где прожила лучшие годы своей трудной, большой жизни.
Вот такой и осталась в памяти и и сердце Жужанны ее мать. Оглядываясь на октябрь 1956 года, она только такой и видела ее: темный платок на голове, шаль на плечах, к груди прижат портрет погибшего Мартона.

СЛОВА И ДЕЛА КАРДИНАЛЬСКИЕ

Утром, после роскошного, несолдатского завтрака в казармах, парадный кортеж кардинала Миндсенти устремился на юг, в Будапешт. Во главе кавалькады гудела, грозно покачивая длинным орудийным стволом, мощная самоходка. По ее следу шли бронетранспортер и грузовик, полные «национал-гвардейцев», с пулеметами и автоматами. За ними, сияя нитролаком и хромированными частями, тянулись две «Победы». Замыкали кавалькаду два серо-зеленых броневика.
Миндсенти, патер Вечери и Вальтер Бранд сидели в первой «Победе». Майор Антал Палинкаш-Паллавичи и его штабисты – во второй.
В пути, когда уже проехали город Вац, майор получил радиограмму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105