С тех пор многие крестьяне так и остались работать на железной дороге. Люди начали чаще ездить в Сараево за покупками или чтобы развлечься.
Одновременно с железной дорогой появились в этих краях и торговцы лесом. Поначалу это были свои. Вырубят сотню сосен и уедут. Но как-то приехали двое немцев, купили дом и участок земли неподалеку от станции. Вслед за ними потянулись и другие, в зеленых шляпах и брюках до колен. Стали нанимать рабочих, строить конюшни и склады. Никто не понимал, к чему такие расходы и приготовления, пока вдруг не наводнила леса целая армия рабочих. Прорубили дороги даже туда, куда прежде никто никогда не заглядывал, укрепили откосы и засыпали овраги, уложили рельсы и на маленьких вагонетках начали спускать бревна с холма и грузить на железнодорожные платформы или сбивать плоты.
И опять полились деньги в карманы к людям. Дело расширялось. Купили новые участки. Построили лесопильни. На доступных местах лес заметно поредел. Высокие сосны на Молевнике можно было уже пересчитать. Лесосеки расширялись, делянки возникали то в одной роще, то в другой, переходили с холма на холм. Дивиденды росли. На складах, словно трупы, лежали тысячи сосновых бревен, а возле них – целые горы дубовых клепок с Сухой горы.
Теперь и села познакомились с пришлыми рабочими, их жены учили крестьянок крахмалить юбки и готовить сладкие кушанья. Высоко над селами, в самой чащобе, уже появились вырубки и оттуда доносились звуки губной гармоники, а среди вытоптанного папоротника белели клочки немецких газет и пустые консервные банки. Дичь полностью исчезла.
И во всем, что делали иностранцы, сквозила самоуверенность, которая нас удивляла и унижала, на вид все казалось могучим и прекрасным, но было непонятно.
Вскоре после того стали прибывать солдаты. Артиллерийская бригада, несколько батальонов пехоты. Лавки и кабаки опять оживились. Снова посыпались деньги нашему народу. Офицеры на Биковаце устраивают вечеринки, поют военные песни и пускают ракеты. И другие холмы кишат солдатами: протянута цепь застав вдоль сербской границы. Так продолжалось целую осень, а потом все кончилось мирно, и армия отошла в Сараево. Но ощущение надежности навсегда покинуло городок и окрестные холмы. Большая часть артиллерии осталась на прежних позициях. Заминировали каменный мост, в жандармские казармы прибыло пополнение. В глубокой тайне строили укрепления. Выслали всех подозрительных.
А когда и в самом деле вспыхнула война, и в городе и на холмах ее встретили со страхом и замешательством, но восприняли как естественное разрешение долголетнего напряженного состояния.
Откормленный, засидевшийся без дела гарнизон с яростью хлынул на город и холмы. Схватили и связали наиболее почитаемых горожан и приехавших домой студентов. В один из бараков, рядом с мостом, посадили священника и газду Симу – в качестве заложников. Запугали и подавили народ, убив в нем всякую мысль о сопротивлении и бунте. В первый же день на рыночной площади повесили четырех сельских старост.
Но военные действия развертывались в нашу пользу. Уже ночью были заняты некоторые из холмов вдоль Рзава, и на следующий день на мост упал первый сербский снаряд. Наступила паника не только среди горожан, но и в армии. В беспорядке мечутся ничем не защищенные части и то и дело меняют позиции.
С тех пор наши бомбили мост ежедневно, а австрияки вторили им с Лиештанского склона, хотя никак не могли нащупать и заставить замолчать сербские батареи, замаскированные на холмах. Попытались начать фронтальное наступление. Безуспешно. А наши все это время прокладывали дорогу вдоль Голеша с восточной, скрытой от неприятеля стороны. И в одно прекрасное утро ударило орудие с Голеша. Так наступило испытание и для самого высокого рзавского холма: наши строили на нем дороги и рыли землянки, а австрийцы били по нему из тяжелых орудий.
Наконец австрийский фронт дрогнул и откатился вместе с пленными и заложниками к Сараеву.
Во всем, что происходило – а происходили тогда неописуемые и страшные дела, – трудно выделить отдельные эпизоды или отдельных людей. Единственным событием, о котором хоть недолго, но говорили, явилась неожиданная гибель газды Неделько Джукановича – военного поставщика и очень уважаемого австрийцами человека.
С первых же дней в нижних селах обосновались отряды карателей – шюцкоры. Они забрали мужчин, запугали женщин и детей, бродили и днем и ночью, от страха или со злости палили из винтовок, распивали ракию в опустевших домах и били по дворам перепуганных кур.
Незанятыми оставались лишь верхние села, потому что наши не смели туда спускаться, а шюцкоры боялись залезать высоко вверх. А было там большинство дворов Джукановичей. Обитатели их жили в полном неведении и великом страхе. Они договаривались, совещались между собой и поступали, следуя то неясным подсознательным инстинктам, а то темному крестьянскому разумению. Женщины плакали, мужчины их ругали. Наиболее уважаемый из всех Джукановичей, газда Неделько, уже наполовину горожанин – торговец лесом и военный поставщик, – советовал держаться мудрого нейтралитета.
– Дай бог, сербская пушка одолеет, а я все думаю – вдруг не одолеет, как тогда?
Молодые, наоборот, были твердо уверены в сербской победе и предлагали уйти в лес и там дождаться прихода своих. Порешили на том, что молодые укроются в лесу, а Неделько с братом Милое останутся дома с женщинами и детьми.
Два дня продолжалась привычная орудийная пальба, время от времени слышалась винтовочная перестрелка. Неделько с братом от зари до зари работали:
1 2 3 4 5