Проспер совершил большую ошибку, когда до такой степени приблизил к себе Эйкрса.
Калеб прошел по комнате, отпер закрытый на замок ящик стола и швырнул мне пачку фотографий. Передо мной лежало далеко не то, что мы привыкли именовать художественной фотографией. Изображение нечеткое, а порой и просто размазанное. И конечно, при необходимости мне никогда бы не удалось в точности опознать на этих фотографиях голую задницу моего свояка. Но его профиль и серебристые волосы невозможно было спутать ни с чьими. Так же, как и лицо на подушке рядом с его лицом. Лицо с пляжа Чоупатти.
– Фотографии, сделанные Сами? – спросила я.
– Некоторые из них. Те, которые интересуют лично меня.
– По крайней мере моей сестре не придется беспокоиться, использовал ли он презерватив.
– Что ты имеешь в виду?
– Сами умел в этой ситуации выполнять один интересный трюк с кулаком. – Я взглянула на Калеба. – А откуда они у вас?
– Фотографии? От соседа Зарины, фотографа и сценариста, услугами которого я время от времени пользуюсь. Он сохранил несколько негативов. Это результат обмена. Взамен я предложил ему поработать над сценарием для моего следующего фильма.
– А я ведь нашла тело Эйкрса, Калеб. Кто-то отрубил ему руки. Так же, как тому человеку, которого вы обнаружили здесь, в «Ледяном доме».
– Ты что же, полагаешь, что никто в мире кино не знает о том трупе, который я здесь нашел? Так же, как никто не знает о моих двойных скальпелях? Сплетни – это бомбейвудский телеграф. В любом номере газетенки Шомы Кумар ты отыщешь все подробности моей частной жизни вместе с рассуждениями о моем творческом методе и даже сведения о том, когда, куда и как я хожу мочиться. Неужели ты принимаешь меня за глупца, который не понимает таких простых вещей?
Мне хотелось ему верить. И все-таки что-то во всем этом не вязалось.
– А, кстати, Калеб, почему вы назвали гибель Майи воздаянием? – Он покачал головой, и я продолжила: – Может быть, потому, что бросили свою первую жену так же, как Проспер фактически бросил Майю, и довели ее до самоубийства в тот момент, когда она перестала вписываться в ваш новый имидж, тот имидж, который для вас создали Майя и Проспер? Она ведь покончила с собой, когда вы делали заметки по поводу того, как вести себя в случае получения «Оскара»? Не в этом ли вы винили их? Не пытались ли вы переложить на них свою собственную вину?
Его лицо побагровело.
– У меня здесь есть ее портрет, если хочешь, можешь посмотреть, – сказал он. – Одна из тех сентиментальных картинок, которые делаются по фотографиям, чтобы создать впечатление, что портрет этот с давних пор хранится в семье. Она копила на него деньги, потому что мечтала переделать свое прошлое, сделать его респектабельным. – Он подошел к конторке и взял с нее миниатюру. – Я встретил ее, когда она проституткой работала «в клетках». Мы так и не стали мужем и женой.
На этот раз я рассматривала ее более внимательно. За пошлой стилизацией дешевой поделки скрывалось то сходство, о котором говорил Бэзил.
– Бэзил говорил, что я похожа на нее, – сказала я и подумала: очень многих женщин убивают потому, что они похожи на маму, на мачеху или на маленькую сестренку. Помнится, я об этом где-то читала.
– Бэзил всегда хорошо разбирался в женщинах.
– Но она здесь такая юная. Даже со всей этой косметикой. Вначале я подумала, что на этой фотографии вы изображены вместе с сестрой.
Калеб взял миниатюру.
– Она на самом деле очень юная. Ей здесь всего пятнадцать. А мальчику всего два года.
– А кто он такой? Ее брат?
– Ах, Розалинда. – Калеб прошел к конторке и поставил миниатюру на место, проведя пальцем по овалу лица мальчика. – Не брат. «А это порожденье тьмы я признаю своим». Мой сын. Он... умер. Совсем маленьким.
– Сами был тоже очень маленьким, когда Проспер отделался от него. Проспер послал Эйкрса убить Сами? Убить своего родного сына? Как вообще такое возможно? Отправить человека убить собственного сына и жену и после этого продолжать работать с ним?
– Существуют разные виды убийства.
– И некоторые из них особенно страшны. Как, например, те, в которых используется нож.
Калеб поставил руки на бедра.
– Я вовсе не пытаюсь найти ему оправдание. Не тот я человек. Но, возможно, Проспер просто не знал, что Сами – его сын. Никаких реальных доказательств этого нет. Кроме того, Сами постоянно шантажировал его. Как ты относишься к сыну, шантажирующему отца? И, наверное, в конце концов всем и всеми можно поступиться. Я думаю, для Проспера свою роль сыграл и страх падения.
Зазвонил телефон, и Калеб снял трубку.
– Да. Да, – сказал он и добавил: – Они у меня. А что ты делаешь с остальными?
Рассматривая его профиль со слегка удлиненным по-индийски ухом, так похожий на скульптурные изображения богов из домашней коллекции Проспера, я вдруг поняла, чего не хватало в той статуэтке, которую я фотографировала прошлой ночью. Или, точнее, чего должно было не хватать. На рисунках Сами и на фотографиях в альбоме Сатиша, так же, как и в той статуэтке, которую дала мне Бина, кусочек левого уха Сканды бы отколот. В статуэтке из коллекции Проспера не было никаких повреждений.
– И где же мне найти великое творение Проспера, если только оно, по вашим словам, способно убедить меня? – спросила я, когда Калеб повесил трубку.
– Что? А, книгу... Он тщательно скрывает ее на своей студии «Остров». Но для такой изобретательной девицы, как ты, добыть ее не проблема.
Я вспомнила о плачевном состоянии моих финансов.
– Наверное, вы правы, но мой водитель сегодня как раз занят на другой работе, и я серьезно поиздержалась за последнее время, так что у меня нет даже денег на такси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166