Похоже, я никогда не смогу его простить, и это тревожило меня куда сильнее, чем ужасное окончание вчерашнего вечера. Мне исполнилось тридцать шесть. Если не считать десяти месяцев с Филбертом, последние десять лет я была одна. Еще пяток лет такой жизни, и окажется, что я обречена на одиночное существование.
Ветер трепал мои волосы. Я гнала машину по извилистой дороге. На автостраде почти никого не было, машина приятно жужжала. Солнце поднималось все выше, на дороге образовались маленькие очажки тумана, и я мчалась сквозь них, как самолет сквозь облака. Въезжая в клочки мглы, я снимала ногу с газа и снова плавно нажимала педаль, когда выныривала на яркое утреннее солнце.
Деревенька Уэнборо была всего в десяти минутах езды от отеля «Finis». Я остановилась у церкви ВСБ – некогда англиканской – и заглушила мотор, отдавшись долгожданному сельскому покою. Вдалеке слышался ритмичный гул сельскохозяйственной машины. Я не любила тишину сельской местности, пока не переехала в город.
Открыв ворота, я въехала в аккуратно убранный кладбищенский дворик. Подождала немного, затем неторопливо пошла медленным скорбным шагом мимо рядов могил. Я не бывала у Антона с тех пор, как уехала в Лондон, но я знала, что он не стал бы сердиться. Многое из того, что мы ценили друг в друге, оставалось невысказанным. Мы понимали друг друга и в любви, и в жизни, и в юморе. Когда я прибыла в Севастополь в Третью Уэссекскую легкую танковую бригаду, Лондэн и Антон уже стали хорошими друзьями. Антон был приписан к бригаде как офицер связи, Лондэн служил лейтенантом. Антон познакомил нас, и, вопреки строгому приказу, мы полюбили друг друга. Я чувствовала себя школьницей, шныряющей по лагерю ради запрещенных свиданий. Поначалу Крым казался мне огромной бочкой меда.
Ни одного тела на родину так и не привезли. Это было политическое решение. Многие семьи сами ставили памятники. Кенотаф Антона стоял в конце ряда, под сенью старого тиса, между двумя другими крымскими кенотафами. Они были хорошо ухожены, зелень регулярно пропалывали, а недавно возложили свежие цветы. Я стояла у простого серого куска известняка и читала надпись. Просто и четко. Имя, звание и дата той атаки. Другой, непохожий камень отмечал его могилу в шестнадцати сотнях миль отсюда, на полуострове. Другим повезло еще меньше. Четырнадцать моих товарищей по той атаке до сих пор числились «пропавшими без вести». На военном жаргоне это синоним полицейского «недостаточно материала для идентификации».
Внезапно кто-то хлопнул меня по затылку. Не сильно, но я все равно подпрыгнула. Я обернулась и увидела священника ВСБ и его тупую ухмылку.
– Привет, Доктор Зло! – проревел он.
– Привет, Джоффи, – ответила я, почти не удивившись. – Снова нарываешься, чтобы я сломала тебе нос?
– Я теперь духовное лицо, сестренка! – воскликнул он. – Нельзя бить священника!
Секунду я смотрела на него в упор.
– Ну, если я не могу тебя ударить, – сказала я, – то что я могу?
– Мы в ВСБ очень любим обниматься, сестренка.
Мы обнялись перед кенотафом Антона, я и мой чокнутый братец Джоффи, которого я в жизни ни разу не обняла.
– Какие новости о Пупермозге и Толстой Заднице?
– Ты хочешь сказать, о Майкрофте и Полли? Никаких.
– Да ладно тебе, сестренка. Майкрофт и по жизни супер-пупер по части мозга, а Полли – ну, у нее ведь на самом деле толстая задница.
– Все равно не надо. Думаешь, они с мамой малость набрали вес?
– Малость? Легко сказано. «Теско» надо открыть для них супергипермаркет!
– А ВСБ одобряет вульгарные насмешки над близкими?
Джоффи пожал плечами.
– Иногда – да, иногда – нет, – ответил он. – В этом вся красота Всемирного Стандартизованного Божества: оно такое, как тебе нужно. Кроме того, ты член семьи, так что – не считается.
Я посмотрела на хорошо ухоженное кладбище.
– Как идут дела?
– Отлично, спасибо. Хороший срез религий, есть даже несколько неандертальцев – вообще зашибись. Представляешь, служка чуть дискантом не запел, когда я превратил ризницу в казино и устроил по вторникам грязный стриптиз у шеста!
– Врешь!
– Конечно, Злючка.
– Ты, маленький засранец! – рассмеялась я. – Придется все-таки сломать тебе нос еще раз!
– Может, сначала выпьешь чашечку чая?
Я поблагодарила, и мы пошли к дому священника.
– Как твоя рука? – спросил он.
– Все отлично, – ответила я. И поскольку мне вдруг захотелось сравняться с ним в легкомыслии, добавила: – Я сыграла эту шутку с доктором в Лондоне. Когда он восстановил мне мускулы, я спросила: «Как вы думаете, я смогу играть на скрипке?», а он ответил: «Конечно!», и тогда я сказала: «Здорово, а раньше не могла!»
Джоффи поглядел на меня с непроницаемым видом.
– Похоже, в ТИПА на вечеринках просто оргии устраивают, сестренка. Тебе надо почаще выходить в общество. Страшнее шутки я еще не слыхал.
Джоффи мог взбесить кого угодно, но, возможно, на этот раз он был прав, хотя я и не собиралась сдаваться. А потому сказала:
– Тогда тебе должно быть стыдно.
Вот это заставило его рассмеяться.
– Ты всегда была так серьезна, сестренка. Даже когда ты была маленькой девочкой. Я помню, ты сидела в гостиной и смотрела десятичасовые новости, прямо-таки впитывая каждое слово, и все время донимала папу и Пупермозга вопросами… Добрый день, миссис Хиггинс!
Из широких кладбищенских ворот появилась маленькая старушка с букетом цветов.
– Привет, непреподобный! – весело ответила она, затем поглядела на меня и хрипло прошептала: – Это ваша подружка?
– Нет, Глэдис, это моя сестра Четверг. Она служит в ТИПА, и, соответственно, у нее нет чувства юмора, приятеля и личной жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101