– Мне очень жаль, но должен сказать, этот тип – ваш родственник – усложняет нам работу, – сказал он. – Ничего не делает для того, чтобы освободить островитян от их суеверий. Более того, он их поощряет.
Томас ничего не сказал. Судя по всему, и сегодня Роуленд мало отличался от того, каким его помнила мать.
– Вы упомянули о семейном деле, – сказала миссис Беркли. – В чем оно состоит? – Она спросила об этом так дерзко, как будто имела право знать.
– Это личное дело, – сказал Томас столь же дерзко. Они обиделись. Он понадеялся, что теперь они оставят его в покое.

Он действительно предпочел бы все путешествие побыть один. Но на таком маленьком судне, как «Иннисфри», это было невозможно. Чуть позже два других пассажира, Шнайдер и Камерон, попытались тоже подружиться с ним. Эти коротко стриженные гладко выбритые молодые люди были одеты в новенькие тропические рубашки и брюки. Они были агентами дипломатической службы и направлялись в свою первую заграничную командировку.
Но они были разочарованы. Камерон сказал, что его коллеги в Министерстве внутренних дел называли Мотамуа «вонючей подмышкой планеты». В сущности, они были всем недовольны – начиная от размера шхуны («игрушечная лодка», сказал Шнайдер, темноволосый парень) и заканчивая тем, что единственной женщиной на корабле была полная миссионерка средних лет («Отче наш, не введи нас во искушение», – сказал рыжеволосый Камерон, возведя глаза к небу).
Скоро они стали недовольны и тем, что Томас явно не желает с ними общаться. В итоге они объединились с Беркли. Одним тихим днем, когда Томас собирался войти в столовую, он случайно услышал голоса своих товарищей по путешествию, звучавшие громче постоянного скрипа шпангоутов:
– Он – родственник самого большого выродка на всех островах, – говорил мистер Беркли. – Он едет туда к нему в гости.
– Правда? – сказал Камерон.
– Нам он ничего не говорил, – сказал Шнайдер. – Мы не смогли вытянуть из него ни слова.
Миссис Беркли подвела итог всего разговора.
– Такой вот он тип, – сказала она. – Никому ничего не расскажет о своих делах.
Томас вошел в столовую, и они сменили тему. Но по усмешке на лице Шнайдера он догадался, что им было наплевать, мог он их услышать или нет.
Две недели каждый день на «Иннисфри» был точной копией предыдущего, не считая редких визитов заблудших дельфинов или акул. Визиты эти заставляли Томаса осознавать, сколь непрочен корпус шхуны.
Капитан Бонни, который дал новое имя этой шхуне в честь своего дома в Ирландии, кажется, проводил большую часть дня, проверяя такелаж и помогая команде заделывать швы: такая работа, похоже, никогда не заканчивалась. Он разрешил пассажирам пользоваться своей личной библиотекой – в основном там были книги, оставленные предыдущими путешественниками; но предложение это заинтересовало лишь Томаса. Его Преподобие читал только Библию, а миссис Беркли сидела рядом с ним, преданно участвуя в процессе. Шнайдер и Камерон играли в шахматы и домино, а если что и читали, то руководства дипломатической службы.
Томас ознакомился с библиотекой в первый же день, как почувствовал себя лучше. Часть каюты Бонни была полностью занята полками с полусгнившими от сырости книгами. Расставлены они были безо всякого порядка. Некоторые оказались техническими справочниками по мореплаванию – возможно, они принадлежали самому Бонни. И во множестве – дешевые детективы и романы. В углу верхней полки стояли четыре самых заплесневевших тома, у которых был такой вид, будто их никогда не открывали. Они назывались: «Изучая ошибки»; «Отель „Паладин“», «Вистериум», «Первый звук корнета». Томас просмотрел первые страницы и понял, почему их никто не читал, – это был ужасный мусор.
К счастью, он наткнулся на три книги – хорошие и в приличном состоянии; старые друзья, к которым он теперь на досуге смог снова зайти в гости: «Анатомия меланхолии» Бертона, «Religio Medici» Брауна и «Левиафан» Гоббса. Роберт Бертон (1577–1640) – английский писатель. Томас Гоббс (1588–1679) – английский философ.

Он обрадовался, что у кого-то в одном из прошлых путешествий был такой прекрасный вкус.
После визита в библиотеку перспектива путешествия сделалась для Томаса сносной. И действительно, в те бесконечные дни, когда он сидел на палубе и читал, он часто почти забывал, что находится на хлипком паруснике посреди океана. Время от времени он вновь осознавал, почему так любит чтение: оно делает материальный мир, даже его собственное физическое «я», незначительным. Да, оно в самом деле как мысли, как само мышление.

В один незабываемый день, неделю спустя, Томас читал в одиночестве на баке. Он с удовольствием пообедал, несмотря на компанию, и теперь ему хотелось спать под теплый ветер и шелест волн, разрезаемых носом корабля, шедшего по глубокой синеве моря. Читал он «Левиафан». Дошел до пассажа, содержавшего знаменитое наставление Гоббса о том, что «жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, зверина и кратковременна», и восхищался, как столь неприятную идею удалось выразить так прекрасно и незабываемо.
И тут справа по борту он услышал оглушительный всплеск и увидел поразительное зрелище. В каких-то ста ярдах от «Иннисфри» сам Левиафан – огромный черный кашалот – артистично выпрыгивал в воздух и снова нырял в глубину. Он выпрыгнул всего три раза, и воздух стал еще солонее. После третьего прыжка зверь не вынырнул, и поверхность моря осталось гладкой, если не считать нескольких барашков белой пены на воде. Томас смотрел очень долго – ничего. Интересно, кто-нибудь еще на шхуне видел это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82