Цецилия. Мысли о жене в основном и привели его утром в угнетенное состояние. Агассис все еще чувствовал себя виноватым, что оставил ее с тремя детьми в Швейцарии. Но что ему было делать? У себя на родине он продвинулся, насколько это было там возможно, а прусский грант, с добытый его ментором Александром фон Гумбольдтом, на путешествие в Америку пришелся как нельзя кстати. Не мог же он не принять его! И конечно же, Цецилия понимает, насколько это логично. Агассис утешил себя мыслью, что она не слишком много плакала…
Какой преданной она была, когда они только-только встретились! Он поехал погостить у своего однокашника Александра Брауна в его немецком доме на каникулы и познакомился с его сестрой Цецилией, великолепным образчиком арийской женственности. Влюбившись, она нарисовала его портрет, который он хранил до сих пор. (Неужели он когда-то выглядел так молодо?) Много лет спустя они поженились и зажили счастливо.
Но когда у них поселился Дезор, все разладилось. Цецилия считала бывшего правоведа тщеславным, неотесанным и безответственным. Он отпускал сомнительные шутки, смущавшие ее. Почти против логики и воли (может, этот недоучившийся студент наложил на него какие-то чары? – иногда недоумевал он) Агассис продолжал вступаться за Дезора, и пропасть между натуралистом и его женой все углублялась и углублялась.
Раздраженно отмахнувшись от этих мыслей, Агассис обернулся к Дезору.
– Да, Эдвард, в чем дело?
Дезор распушил поросль у себя на губе.
– Я только хотел напомнить вам, Луи, что вскоре приедет мой кузен Мориц. Вы же помните, мы говорили о том, чтобы нанять его.
– Как вы могли оплатить проезд вашего кузена, когда нам нужно вывезти сюда других, более компетентных людей? – взорвался Агассис. – Насколько я помню, вопрос о его найме мы оставили открытым. Что толкнуло вас на такой шаг?
Дезор не позаботился проявить приличествующего огорчения при виде гнева своего патрона.
– Я знал, что он будет здесь чрезвычайно полезен, и взял на себя смелость заручиться его услугами прежде, чем к ним прибегнет кто-то другой.
– Будьте добры, освежите мою память касательно его достоинств.
Теперь Дезору удалось принять вид несколько тревожный.
– Он молод, энергичен, готов ревностно стараться…
– Но каков его научный опыт?
– Он знаток анатомии жвачных.
– А именно?
Дезор заметно поежился.
– Как-то он неделю проработал на бойне. Агассис воздел руки к небу.
– Невероятно! Но полагаю, раз корабль отплыл, мы не можем повернуть его обратно. Тем не менее если я получу сообщение о гибели Морица в море, то не стану горевать слишком долго. Ну, с Морицем мы разберемся, когда он приедет. Еще что-нибудь, Эдвард?
– Нет, – угрюмо ответил помощник.
– Прекрасно. Можете идти. Дезор, надувшись, удалился.
После еще некоторых указаний верным ассистентам Агассис завернул на кухню. Там он нашел Джейн.
Джейн Прайк была кухаркой и горничной – пухленькой английской девушкой с очаровательными веснушками. Когда она только пришла просить места и Агассис спросил, произносить ли ее фамилию «Прайк» или «Прэйк», она отпустила настолько пикантную шутку в рифму, что Агассис рассмеялся и тут же ее нанял.
Сейчас он тихонько подобрался к аппетитной мастерице на все руки сзади – стоя у плиты, она помешивала в кастрюле густую рыбную похлебку из особей, сочтенных неподходящими для препарирования и последующего хранения. Схватив ее под передником за талию (так, что она взвизгнула), Агассис потерся носом о ее шею.
– У меня в спальне после ужина, – прошептал он.
Джейн захихикала и уронила поварешку в похлебку.
До конца дня Агассис то и дело ловил себя на том, что мысленно произносит покаянную молитву: «Прошу, Цецилия, прости меня».
Но ощущения вины оказалось недостаточно, чтобы совершенно испортить сношение в тот вечер.
После физиологической интерлюдии Агассис уснул.
Проснулся он в темноте от ощущения, что кто-то гладит его по лицу.
– Джейн… – пробормотал он, но осекся.
Руки у Джейн несколько огрубели от работы, но все-таки на ощупь были не такие…
Отпрянув от руки, Агассис нашарил на тумбочке патентованную фосфорную спичку Аллена. Чиркнув ею, он поглядел на край постели.
Мерзкая обезьянья харя уставилась на него в ответ.
Потом обезьяна улыбнулась и произнесла:
– Бонжур, мсье Агассис.

2
Sinus pudoris

Однажды Агассиса измучил кошмар. Во сне он вдруг обнаружил, что он – олень. Но вот Cervinae или Rangiferinae оставалось неясным. (Вообразите себе, великий Агассис, великолепный представитель Homo sapiens, и животное!…) Во сне он оказался в ловушке – копыто застряло в щели между камнями. А на него наползал ледник: огромное ледовое покрывало, щеткой вычистившее все Северное полушарие, геологические следы которого он, Агассис, гениально восстановил, обеспечив себе титул «Открыватель Ледникового периода». (И к черту Шарпентье, Шимпера и Форбса, отъявленных лгунов, посягающих на долю в его открытии!) И пока он силился высвободить копыто, движение льда ускорилось. Вот он уже несся со скоростью паровоза, десятки тонн голубоватого с пузырьками воздуха льда надвинулись на Агассиса, чтобы размазать по камням, подхватить его кости и упокоить их в какой-нибудь будущей морене…
Он проснулся в холодном поту, увидел мирно спящую рядом Цецилию и с облегчением привлек ее к себе.
Чувство, которое теперь испытал Агассис, увидев перед собой омерзительно гримасничающую харю изъясняющейся по-французски обезьяны, во всех отношениях было сродни тому, какое он испытывал как угодившее в ловушку, обреченное животное. Его сковал страх; на лбу и на голой волосатой груди выступили капли пота, точно вонючее гнусное выделение жабы (скажем, Bufo marinus).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97