Несколько секунд я держал ее в своих объятиях, пока она не успокоилась и не улыбнулась мне. Это была все та же, немного застенчивая, почти виноватая улыбка, которая возникала на ее лице каждый раз перед тем вопросом, который она тут же и задала мне.
— Догадался, чего мне сейчас хочется?
— Ты проголодалась, — сказал я.
— Не с-с-спросишь, что там сегодня на завтрак?
Я выбрался из кровати и отправился на кухню.
Джо сидел за столом перед вентилятором, попивая холодный чай. Коррин стояла у плиты. Мне показалось, их молчание слишком затянулось. Такое всегда чувствуешь.
Я доложил Изабелле, что в меню значится «хуэвос ранчерос». Она улыбнулась и кивнула.
Вернувшись на кухню, я понял причину их молчания: не только речь Изабеллы, но и все ее состояние стало намного хуже. Я проследил за взглядом Коррин. Она смотрела за окно, в небо.
В голубой выси реактивный самолет оставил после себя белесый след, и я даже разглядел слабый мерцающий клинышек серебра перед ним. Он казался символом того, как высока и опасна может быть человеческая жизнь, но по сути это был всего лишь парящий в небе реактивный самолет. Издалека, с запада, надвигалось на нас темное одеяло облаков, раскинувшееся над горизонтом подобно савану, скрывающему утро.
— Сегодня звонил доктор Нессон, — заговорила Коррин, повернувшись ко мне. — Операция назначена на шесть утра. Продлится около шести часов. Он не хочет, чтобы мы ждали ее окончания. Похоже, он встревожен. И я — тоже.
Мне показалось странным, что Иззи не обмолвилась ни словом об этом, и Коррин поняла, о чем я подумал.
— Она не может правильно выразить свою мысль, — сказала она. — А сегодня утром даже забыла, как ее зовут.
Я присоединился к их молчанию.
Картины прошлой ночи — ледяные руки Элис, обнимающие мою застывшую шею, — мешались в моем сознании с образом моей жены, лежащей в тридцати футах от меня. Как бы мне сейчас помогла «Кровавая Мэри»!
— Знаешь, Рассел, — заговорил Джо, — Коррин уронила Иззи (Иззи была маленькая), и та сильно ударилась головкой. Врачи тогда сказали: вроде с ней все в порядке. Тебе не кажется, что, может быть...
— Нет, — отрезал я. — Это полнейшая нелепость.
Я пытался растолковать Джо и Коррин: никакой их вины в этом нет, опухоль возникла сама по себе. Но мои слова не доходили до них, я чувствовал, их плечи сгибаются не только под гнетом реальности, но и под гнетом их собственного воображения. Я сразу понял это, потому что занимался тем же самым — на протяжении долгих месяцев — сразу после того, как Изабелле поставили диагноз. В своей беспомощности мы часто укоряем себя и верим: тем самым мы облегчаем участь любимого нами человека. Нелегкой оказывается эта ноша вины перед близким, но она не идет ни в какое сравнение с той, которую приходится нести на себе жертве.
Самое ужасное в раке — то, что страдальцам кажется, будто они сами повинны в своей болезни. Многие модные мыслители (могу добавить, у некоторых из них у самих рак) уверены: в психике раковых больных таится что-то такое, что позволяет им самим «создавать» себе опухоль.
Изабелла — как и тысячи других, попавших в ту же ситуацию, — начала бороться за свою жизнь — читать книги, слушать лекции, смотреть видеозаписи (кстати сказать, чертовски дорогие, с рекламными наклейками, призывающими покупать их), и все эти книги, лекции и видеозаписи обещали научить ее — сотворить, создать собственное лекарство от болезни, так же как она в себе сотворила, создала саму болезнь. Изабелла занималась медитацией. Представляла себе, как здоровые ее клетки пожирают ее опухоль. Сидела на макробиотической, якобы способствующей долголетию диете. Делала специальные упражнения. Она прошла курс иглоукалывания, акупрессуры, энергетических вливаний. Ей разблокировали срединную артерию. Бесконечными клизмами ей истерзали прямую кишку. Ее желудок наполняли хлораллой, женьшенем, мумие, маточным молочком, астрагалом, эхинацеями, аминокислотами, двухфазовыми ферментными и взаимоактивными добавками, лошадиными дозами витаминов, тоннами минеральных веществ. Короче говоря, проводили все мыслимые и немыслимые экспериментальные виды лечения и — явно мошеннического свойства медицинские процедуры. Все вместе превратило ее в охваченную хронической лихорадкой и страдающую поносом груду мяса, которая не могла выносить запаха собственного тела. Но, как и полагалось по инструкции, она продолжала твердить себе, что по-прежнему красива. Когда же ничто не помогло, она мужественно повторила все виды лечения сначала. Однако опухоль продолжала разрастаться. И тогда она решила: это вина — ее. Конечно, ее собственная. Такой вывод явился вполне естественным порождением ее ослабевшего мозга: она сама создала опухоль, сама подпитывает ее, она заслужила ее, чуть ли не сама возжелала ее.
Но потом что-то в ней начало меняться.
Она перестала смотреть видеокассеты, на которых врачи увещевали ее мысленно представлять свою опухоль, брать на себя ответственность за собственное заболевание и менять оборонительную тактику в связи с изменением хода болезни. Стала в меньшем количестве принимать свои таблетки, пилюли и всевозможные добавки. Начала есть не только тофу и фальшивый сыр, сделанный из соевых бобов. Стала подолгу над чем-то задумываться. Несколько дней промолчала, не слышала моих вопросов, а потому и не отвечала на них.
Я понял, что происходит с ней: она продолжает обвинять лишь себя, а от этого медленно сходит с ума.
Молчание сменилось бурной реакцией. Изабелла стала часто плакать, нередко кричала.
И вот однажды вечером... заговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120